Шрифт:
Тот присел рядом на корточки, провёл пальцем по доске, потом понюхал. Встал и посмотрел в сторону лагеря.
– Дурочка, - тяжело выдохнул в темноту.
– Или ты тоже в деле?
Я вяло завозюкал майкой по доске. Время выгадал, но стоящих мыслей так не появилось.
– Я вроде как за всех в ответе...
– ответил уклончиво.
Алексеич чуть помолчал, что-то обдумывая, потом буркнул:
– О землю потри.
– Что?
– не понял я.
– Доски, говорю, о землю потри, - он раздражённо повысил голос, - и подальше, в стороне.
– А-а-а...
– протянул я, потрясённо глядя в удаляющуюся спину.
Замер, прислушиваясь: несмотря на лес и темень, наш пузатый военрук уходил бесшумно.
Я повертел в руках майку - она превратилась в холодную жирную тряпку. Засунул в карман, намереваясь незаметно спалить в костре, схватил доски. Со стороны лагеря послышался звук отъезжающего уазика, и я почти наугад заспешил вглубь леса - видение осатаневшей от неудачи Чернобурки меня откровенно пугало.
«Хоть бы она с Арленом в больницу уехала!» - взмолился я всем богам сразу.
Метров через пятьдесят мой фонарик нашарил выворотень. Я бросился к нему как к родному и принялся с силой тереть доски о грунт и корни. Потом опять прошёлся по ним майкой и поволок сквозь предательски хрустящий подлесок обратно.
«Ну, вот и всё, - я установил над ямой вторую доску и потёр, очищая, ладони.
– Теперь как повезёт. Надеюсь, она не Пинкертон».
Из леса я вывалился весь взвинченный и распаренный. За спиной осталась непроглядная темень, над полем же ещё висел сумрак. Костер впереди манил обещанием тепла, и я зашагал на него, перебирая в уме варианты страшных кар.
Впрочем, прошёл я недалеко: в негустой ещё тени цистерны маялась знакомая фигура. Увидев меня, Кузя решительно выдвинулась наперерез.
– Андрюша...
– начала она ласковым голоском.
– Ага!
– сказал я, зачем-то вытягивая из кармана майку, и злобно рыкнул: - А ну-ка, ком цу мир.[8]
Наташа посмотрела на меня с лёгким недоумением, потом чуть склонила голову набок и миролюбиво улыбнулась:
– Ой, Андрюш, а это по-каковски? У меня аж мурашки по спине побежали...
Мои губы подвигались, сортируя набегающие слова. Сильно не помогло, на языке вертелись одни непристойности, к тому же, после слов о мурашках, совершенно определённой направленности - мне отчего-то представилось, как белела бы сейчас в сумерках её нагая спина.
Я стоял, механически подбрасывая на ладони грязный тряпичный комок. Потом, неожиданно даже для самого себя, метнул его в Кузю. Она дёрнулась, ловя.
– Постираешь, - выплюнул я приказ и зашагал дальше.
Кузя в недоумении посмотрела на тряпку, потом поднесла её к лицу и понюхала.
«Нюхай-нюхай, - злорадно думал я, проходя мимо, потом взмечтал: - Эх, ремнём бы...»
– Андрей, - полетело мне в спину.
Я даже ухом не повёл. Наташа догнала меня бегом, схватила за руку и дёрнула, разворачивая к себе.
– Андрей, стой! Давай поговорим.
– О чём?
– спросил я устало.
– Я постираю, - она медленно, не сводя с меня взгляда, кивнула.
– Забудь и выбрось, - я раздражённо выдернул руку и двинулся дальше.
– Подожди, - она торопливо пристроилась сбоку и вцепилась мне в плечо.
– Ну подожди же!
В голосе её прозвучало отчаянье. Я остановился и засунул руки в карманы. Мы стояли очень близко, лицом к лицу, словно собираясь вот-вот закружиться в медленном танце в свете далёкого костра.
– Я не хотела!
– и она для пущей убедительности шмыгнула носом.
– Правда же! Я не хотела так...
– Ну, так что уж теперь об этом говорить, - процедил я.
– Хотела, не хотела... Человек уже пострадал. Серьёзно.
– Я не хотела...
– повторила она, молитвенно прижимая ладонь к груди.
Я посопел, с усилием гася в себе острое раздражение, потом сварливо уточнил:
– Просто в дерьме хотела вывалять, да?
Она с готовностью закивала и посмотрела на меня с неясной надеждой.
– Слушай...
– я подвигал головой, разгоняя застоявшееся в загривке напряжение, и спросил: - А зачем? Почему?
Кузя со свистом втянула воздух, в полумраке блеснули ровные белые зубы:
– Да он капитаном! На судне! Плавал!
– она беззвучно притопнула ножкой, и глаза её зло сверкнули: - У-у-у-у... Фальшивка! Придушила бы!