– Страшно...
– прошептала Наташа и попыталась ткнуться лбом в моё плечо.

– Вот не надо...
– я мягко увернулся и подумал обречённо: «Началось... Да как быстро...»

Кузя горестно вздохнула, постояла, глядя куда-то в сторону, потом двинулась вперёд. Я молча пристроился рядом. На душе было муторно, словно на мне неожиданно повис крупный долг - и когда только успел?!

Первым со скамьи нас заметил Алексеич. Он курил, прикрывая огонёк папиросы ладонью.

– О, - произнёс негромко, скользнул цепким взглядом по мокрым дорожкам на Кузиных щеках и кивнул мне с одобрением.

– Наташ, ты что?
– бросилась к нам от стола встревоженная Томка.

– Очень за Арлена Михайловича переживает, - мрачно сказал я.

Руки у Кузи взлетели и торопливо прикрыли лицо.

– Похвально...
– процедила Тыблоко, натягивая крокодилью улыбку.

– Позаботься о ней, - подтолкнул я Наташу к Томке.

Тыблоко проводила уходящих девушек долгим взглядом, потом похлопала по скамье рядом с собой:

– Андрей, садись с нами, чайку погоняем.

Я нашёл свою кружку и сел, с опаской посмотрев на задумчивую Чернобурку. Из класса за столом я остался один. Помолчали, потом Мэри тишком понюхала свои пальцы и брезгливо поморщилась.

– Ай, что уж теперь...
– решительно сказала Чернобурка, до того искоса поглядывающая за ней. С этими словами она решительно достала из-под скамьи сумку и выставила заготовленный, видимо, совсем для другого случая, запас: пару бутылок армянского пятизвёздного и пакет с «Белочкой».

Сидевший чуть особняком от нас усатый сапёр заметно оживился.

Мэри, судя по всему, не употребляла в своей жизни ничего крепче травки. После первой она ощутимо обмякла, после второй - полюбила весь мир и особо - сидящих за столом.

Потом я не выдержал и под многозначительное молчание Тыблоко слил остатки со дна бутылки себе в чай.

– Третья, - объявил твёрдым голосом, - вечная память... И упокой душ.

Алексеич решительно кивнул и выдохнул дым под стол.

Чернобурка недовольно зыркнула, но тут Мэри начало пробивать на покаяние всем присутствующим, и настроение у оперативницы сразу переменилось.

– Ладно, что ни делается...
– чуть пьяно сказала она, поднимаясь, и торопливо поволокла Мэри из-за стола.

– Э...
– повернулась Тыблоко на внезапное бульканье.

Пока мы смотрели, как Чернобурка затаскивает свою добычу в палатку, сапёр успел раскупорить вторую и налить себе доверху.

– Хватит, - властно прихлопнула ладонью директриса.

– Как скажете, - покладисто согласился тот и задвигал кадыком, вливая в себя сразу всё.

– Чёрт усатый, - недовольно ругнулась Тыблоко, - спать иди.

– А и то верно, - улыбнулся прапор, засунул в рот конфету и удалился во тьму, довольно что-то насвистывая.

Ночь окончательно сгустилась, и за границей света от костров встала густая стена непроглядности. Из неё вынырнула и помаячила у меня на виду Мелкая. Она поглядывала на меня с тревогой, я кивнул ей успокаивающе, отпуская.

– Хорошая девочка, - прокомментировала Тыблоко, внимательно что-то во мне выглядывая.

Я промолчал.

Потом от умывальников в сторону палаток прошли Кузя с Томой.

– Вздул?
– Алексеич повёл подбородком в их сторону.

– Словесно...
– лениво махнул я рукой.

В голове приятно шумело, от брёвен тянуло теплом.

– Да тут уже не только вздуть можно, - Тыблоко прервалась, чтобы свирепо хрустнуть солёным огурчиком, а потом многозначительно подвигала толстыми щеками.

– Это всегда успеется, - после короткого молчания миролюбиво сказал я.

Военрук усмехнулся как-то набок и зашуршал очередным фантиком.

Я сидел, торопливо соображая: «Фактически Лексеич приказал мне Кузю прикрыть, но Тыблоко в курсе...»

– Кто наказывать будет?
– я вскинул глаза на директрису.

– О-о...
– протянула она многозначительно и быстро переглянулась с Алексеичем.
– А хороший вопрос, да? Хм... Теперь вот даже и не знаю.

Она сложила руки под подбородком и о чём-то задумалась, глядя на жар между брёвен. Щеки её устало обвисли, и я невольно позавидовал таланту Бидструпа.[9]

– А ты сможешь?
– вполголоса поинтересовался у меня Алексеич.

Тыблоко уставилась на меня с неожиданным интересом.

– О-хо-хо...
– протянул я.

Пришёл мой черед щуриться на то, как подёргивают сединой рдеющие угли.