Шрифт:
«Может, когда я стану постарше... — думает она. — А может, у меня когда-нибудь будет собственный катер». И тут же печально качает головой.
Чужая девочка протягивает ей маску с трубкой и говорит:
— Держи.
Мерседес нерешительно застывает. Этот кусок стекла с резиной стоит больше денег, чем прошло через ее руки за всю жизнь. Поэтому она помимо своей воли лишь качает головой.
— Да бери же, — настаивает девочка, — у меня на яхте еще две такие.
Глаза немного пощипывает от навернувшихся слез. Ей очень хочется согласиться, но что сказать родителям? Как они объяснят произошедшее жителям деревни? Девочки, возвращающиеся домой с загадочными подарками, тут же становятся предметом пересудов.
— Спасибо, но нет, — отвечает она.
Девочка, похоже, злится.
— Почему? Говорю тебе — у меня еще две!
Сказать правду Мерседес стесняется. Боится, что девочка не поймет.
— Я не знаю как.
Новая знакомая тут же расцветает.
— Не страшно! Я тебя научу. К утру никаких медуз здесь уже не будет. Ты завтра сюда придешь? В это же время? Manjana? En la tarde? Договорились?
Что бы ни представляла собой эта таблетка, ей действительно стало легче. Зуд почти прошел. «Допустим, я приду... — думает Мерседес. — И что в этом плохого? Поучиться. Посмотреть под воду».
— Хорошо, — кивает она.
— Отлично, — говорит девочка. — К тому же мы с тобой можем дружить. Мне все лето торчать на этой яхте, такая скукотища, умереть можно.
С этими словами она протягивает ладонь. У нее отличные ухоженные ногти без малейших следов грязи под ними, все одинаковой длины.
— Меня зовут Татьяна, — произносит она, — Татьяна Мид.
Мерседес пожимает ей руку и отвечает:
— Мерседес Делиа.
17
— Сколько тебе лет?
Мерседес мысленно вспоминает цифры по порядку. Без этого ей пока не удается вспомнить числа на английском больше десяти. То же самое касается и дней недели.
— Двенадцать, — отвечает она, — а тебе?
— Тринадцать, — гордо объявляет Татьяна.
Этот единственный год имеет решающее значение.
— Когда у тебя день рождения?
— В декабре.
— Ага! Значит, ты Стрелец! А я Близнецы.
Мерседес это ни о чем не говорит. В ответ она лишь деликатно кивает.
— А сколько у тебя братьев и сестер?
— Одна. Донателла. Ей уже почти шестнадцать.
— А вот я, — гордо провозглашает Татьяна, — единственный ребенок в семье. Так ты прожила здесь всю свою жизнь?
Мерседес кивает.
— А где была еще?
Этот вопрос ее удивляет.
— Нигде.
— Даже на Сардинии?
Зачем ей вообще ехать на Сардинию? Там же полно чудовищ, это все знают. Феди Бастиани зарезали там в припортовом баре через три дня после того, как он уехал из деревни сколотить состояние. Его привезли в гробу и заставили всех прийти и поглядеть на обескровленный труп перед похоронами.
Мерседес качает головой.
— Ну ты даешь, — отвечает Татьяна, — а вот я побывала везде.
— Как это?
— В тридцати семи странах! — с той же гордостью заявляет она.
В тридцати семи! Неужели на свете есть столько? Мерседес понимает, что ей почти ничего не известно об окружающем мире. Она с ходу может назвать разве что полтора десятка и тут же силится вспомнить еще.
Татьяна озвучивает целый список совершенно экзотических названий.
— Я посетила все континенты, — подводит итог она, — за исключением разве что Антарктиды. Папа говорит, что там все равно делать нечего.
Мерседес решает лучше выучить английский. Ей хочется впитать эти новые знания. Благодаря Татьяне Мерседес увидела, как выглядит море изнутри, и для нее это превыше всего.
Новая подруга вновь говорит. Что-то о школе и какой-то непонятной штуковине, которая называется «лыжи».
— Но где ты живешь? — перебивает ее Мерседес.
Татьяна замолкает на полуслове и хмурит брови, будто раньше никогда не задумывалась над этим вопросом.
— Я? Наверное, в Англии.
— Наверное? Как это?
— У нас повсюду есть дома, — со вздохом отвечает она, — поэтому мы там почти не бываем. Но в школу я хожу именно в Англии, так что... Впрочем, я наполовину американка. У меня мама была из Америки.
Мерседес не может немного не посоревноваться.
— У нас два дома. Один в городе, другой в деревне.
Татьяна моргает, как затаившийся на камне хамелеон. «Ей не нравится, когда ее перебивают», — думает Мерседес.
— Полагаю, при желании я могла бы быть еще и болгаркой, — продолжает новая подруга, — потому что папа начинал именно там. Хотя понятия не имею, кому бы хотелось быть болгарином.