Мерседес едва может дышать. «Надо запомнить каждую деталь, чтобы потом рассказать Донателле, — размышляет она. — Жаль, что у меня нет фотоаппарата. Когда состарюсь, ни одна живая душа не поверит, что я здесь была».

Татьяна ведет ее вверх по лестнице, широкой, как весь их дом. Витраж в окне высотой в два этажа изображает герцога Лоренцо, их спасителя, разящего врага в битве при Клавио. На это с одобрением взирает святой Иаков. Мерседес чуть замедляет шаг, чтобы вобрать всю эту картину в себя. Как жутко. Это ее история. Величественная и ужасная.

Сверху за спиной слышится нетерпеливый вздох. Татьяна стоит на верхней ступеньке и смотрит на нее, сложив на груди руки.

— Прости, — говорит Мерседес, подхватывает сумку и торопливо поднимается к ней.

— Джанкарло велел поселить тебя в комнате рядом с моей, — произносит Татьяна, когда они идут по длинному широкому коридору с персидскими коврами на черных досках пола.

Огромные промежутки меж дверными проемами на стенах заполняют гобелены.

— Отлично, — отвечает Мерседес.

— Да по фигу.

Татьяна распахивает дверь, за которой обнаруживается еще одна комната размером с террасу «Ре дель Пеше». Стены окрашены в бледно-зеленый цвет, на одной из них — картина маслом, изображающая сморщенного ребенка в плотном зеленом бархатном платье. Кровать с пологом на четырех столбиках украшают резные фрукты и гаргульи. Мерседес рассматривает портрет, с которого на нее глядят огромные больные глаза на пепельно-сером лице.

— Она умерла от чумы, — говорит Татьяна. — В 1631 году. А написали ее уже после смерти. Memento mori.

Мерседес пробирает дрожь.

Голос Татьяны меняется. В нем пробиваются злорадные нотки, которые не нравятся Мерседес.

— Я надеюсь, ты не боишься привидений, — говорит подруга.

На руках Мерседес дыбом встают волоски. Насчет привидений не шутят. Это тебе не очередная сплетня, чтобы потрепать языком. Даже в городе и то есть уголки, куда никто не согласится отправиться в одиночку ночью. А sirenas, завывающие в гроте, наполняют ее сердце ужасом, хотя сама она их ни разу не слышала.

— Какие еще привидения? — боязливо спрашивает она.

— Всякие, — отвечает Татьяна. — Знаешь, этот замок буквально дышит историей. Умершие дети, похищенные наследницы. Предатели, сдохшие в темницах...

Она скрючивает пальцы, изображая когти, и делает в ее сторону резкий выпад. Мерседес в испуге отшатывается.

Татьяна явно заинтригована.

— О боже! Ты что, испугалась? — Прищуривается, всматриваясь в Мерседес. — И правда… Испугалась! Действительно думаешь, что кто-нибудь на тебя выпрыгнет и — бу!

Выкрикнув последние слова, она прыгает к ней, размахивая в воздухе руками. Мерседес вскрикивает, роняет сумку и хватается за сердце.

Татьяна хохочет, держась за бока, словно они вот-вот отвалятся, и насмешливо тычет в нее пальцем.

— Вот умора! — орет она.

Из-за адреналина, растекшегося по венам, Мерседес на мгновение забывает, кто она и где находится.

— Твою мать, это не смешно! L’ostia! Mjerda con xerda! Никогда больше так не делай!

Смех Татьяны обрывается. Она поднимает бровь, оглядывает Мерседес сверху донизу, затем еще раз и говорит:

— А вот это ты зря.

После чего поворачивается и выходит из комнаты. * * *

О боже.

Мерседес бежит за ней. В разозленной Татьяне яду не меньше, чем в аспидной гадюке, но ей уже надоело извиняться.

— Татьяна, так нельзя делать, — говорит она.

Та поворачивается и одаривает ее такой ледяной улыбкой, что Мерседес чуть было не пятится. Боги. Эти сорок восемь часов покажутся вечностью.

Татьяна поворачивается и идет по коридору к глухой стене в его дальнем конце. На мгновение Мерседес приходит в голову мысль вернуться домой. Взять свой мешок и просто уйти.

— Я же здесь тебе не нужна, — говорит она.

Татьяна не отвечает.

— Куда мы идем? Я думала, что в бассейн.

— А куда же еще.

Они подходят к шторе. Татьяна отдергивает ее, и за ней оказывается небольшая арочная дверь.

— Так будет короче, — объясняет она, — это лестница для прислуги. Соединяет все этажи. Никому не хочется смотреть на вынос ночных горшков. Странно, что ты не знала о ней. Наверняка кто-то среди твоих святых предков таскал здесь дерьмо.

«Нет, я не буду, — думает Мерседес. — Не буду. Я не такая, как она. Не отвечу ей тем же».