— Извини, я занят. Не могу уделить тебе ни минуты.

— А чего ты делаешь?

— Роман пишу! А ты что же думаешь, только ты один писатель?

Так появился на свет первый роман Фолкнера «Солдатская награда».

И, не переводя дух, Довлатов рассказал мне содержание этого романа.

— Знаете ли вы о необъяснимой дружбе Фолкнера и Эйнштейна? В самом деле, что могло быть общего у великого прозаика, южанина, сына плантатора из штата Миссисипи, с великим физиком-теоретиком, немецким евреем из северного города Принстона? Над этой загадкой бились многие биографы и журналисты, но безрезультатно — оба гиганта ревниво охраняли свою тайну. Было лишь известно, что они видятся несколько раз в год, всегда без свидетелей, наедине. Тайну их отношений удалось разгадать одному прыткому репортеру. Однажды разведка ему донесла, что Эйнштейн собирается к Фолкнеру в гости.

Путешествие ученого на старом шевроле заняло несколько дней. В день приезда Эйнштейна репортер прикинулся водопроводчиком, проверяющим в фолкнеровском доме трубы. Он что-то там намеренно испортил или отвинтил и принялся это чинить. Раздался звонок. Фолкнер, опередив прислугу, бросился к дверям. За окном бушевала гроза. На пороге стоял дрожащий от холода Эйнштейн в насквозь промокшем плаще [Непонятно, правда, почему промокший, он ведь подрулил к фолкнеровскому дому на автомобиле. — Л. Ш.]. У него не было с собой никаких вещей, только скрипка в потертом футляре. Гении молча обменялись рукопожатиями, Фолкнер помог снять, стряхнул и повесил на вешалку эйнштейновский плащ, после чего они проследовали к хозяину в кабинет. Через минуту репортер услышал звуки настраиваемой скрипки. И вот раздалась соната Моцарта для скрипки и фортепьяно. Писатель и ученый играли с упоением. Но звучала соната ужасающе. Оба спотыкались, фальшивили и пропускали ноты. В их исполнении не было ни величия, ни грации, ни радости, ни печали. Через час эта мука закончилась. Служанка внесла в кабинет поднос с чаем и вазочку с печеньем. А еще через полчаса Фолкнер помог Эйнштейну надеть не успевший просохнуть плащ, и старик Альберт отчалил через всю Америку к себе, в Принстон.

Музыка и Эйнштейн… Эта комбинация была мне послана Богом. Если о Фолкнере я не могла проблеять ничего вразумительного, то об Эйнштейне и музыке мне было что сказать. Мой троюродный брат, ныне покойный физик-теоретик и философ Генрих Соколик, сочинял философские сказки, которые впоследствии, уже в Израиле, были собраны в книжку под названием «Огненный лед». Одна из сказок была посвящена Эйнштейну и музыке, и несомненно забивала интеллектуальный гол в довлатовские ворота. Разумеется, эта сказка никакого отношения к литературе не имела, но не уползать же мне побитой с поля боя. Пусть терпит. И я пересказала Сергею своими словами сказку.

Грустный царь ехал по улицам своей столицы, погруженный в высокие царственные думы. На углу, возле старого дома, стоял музыкант и играл на скрипке. Царь обратился к нему:

— Ты беден, но по лицу твоему я вижу, что ты счастлив. Почему же я не знаю радости?

Музыкант ответил:

— Уже много лет я играю эту прекрасную сонату. Века прошли с тех пор, как ее создали, а она все та же. Как же не радоваться, если мне покорно время? Ты же повелеваешь только пространством. Тебе не дано возвращать прошлое, и поэтому ты несчастен…

— Когда-то я прочел в старых книгах, — сказал царь, — что в государстве не быть гармонии, пока цари не станут музыкантами.

— Но кто же сможет учить царей музыке? — возразил музыкант. — Игре учатся в комнатах, запертых так плотно, что их называют консерваториями. А цари живут на виду у всех.

— Но ведь я повелитель пространства, — сказал царь. — Что же помешает мне основать консерваторию?

И царь поехал по свету искать музыканта, способного превратить его дворец в консерваторию. Однажды он увидел на пороге покинутого дома того же скрипача, но седого и постаревшего, с печальными глазами. Грустный стоял он и играл на скрипке.

— В чем твое горе, незнакомец? — спросил его царь. — Ведь ты посвятил себя музыке.

— Меня зовут Альберт Эйнштейн, — ответил скрипач. — Когда-то дни и ночи я играл Прекрасную Сонату и не знал печали. Но однажды мне пришла в голову несчастная мысль. Я захотел объединить пространство и время. Но, соединившись с пространством, время утратило прежнюю музыкальность и стало невоспроизводимым. Теперь уже невозможно отгородиться от пространства стенами консерватории. Адепты приходили ко мне, чтобы послушать Прекрасную Старую Сонату. Но я каждый раз играл им что-то совершенно новое. Неудивительно, что все ученики меня покинули — чему может научить тот, кто никогда не повторяется?

Довлатов кротко выслушал непонятную сказку. Похоже, что она его озадачила, но не тронула. Мы молча встали со скамейки и вышли из сада. Когда подошли к моему подъезду, было пять часов утра.

— Не уходите, — сказал Сережа. — Давайте вместе проведем остаток вечера. Я только должен сделать несколько звонков.

И он стал оглядываться в поисках телефона-автомата.

— Нет, нет, какие могут быть звонки? Уже утро.

— Когда я хочу разговаривать с друзьями, время суток не имеет значения, — сказал Довлатов, мрачнея. — Вы едете со мной или нет?

— Сегодня я никуда больше не еду, я иду спать.

— Вы серьезно?

— Абсолютно. Сегодняшний вечер кончился без остатка.

— Добрых снов! — Он развернулся и пошел прочь, огромный, как скала.

— Подождите, у вас есть клочок бумаги записать мой телефон?

— Ваш телефон? — Довлатов остановился и смерил меня тяжелым взглядом. — Зачем мне, скажите на милость, ваш телефон?

— И правда, зачем? — Я умудрилась рассмеяться и войти в подъезд с величественно поднятой головой.