А я, рассматривая обряженные в сверкающее и пышное белоснежное великолепие манекены, послушно не обращала внимания на цены.

Гуляла, отмахнувшись от консультантов, между платьев.

И на шум-гам, что творился в соседнем зале, я внимания тоже не обращала. Доносились оттуда то требовательные, то капризные голоса, щелчки фотоаппаратов, стук каблуков, протяжный скрип проехавшего по полу кресла. В соседнем, большом примерочном, зале полным ходом шла фотосессия для зимнего каталога «Anna Sagan».

Снимали моделей, до которых дела мне не было.

Им же…

…ей же…

— Алина?

Цокот шпилек, что из далёкого стал близким и громким, я пропустила мимо. Они простучали фоном, на котором платье, зацепившее вдруг взгляд, я как раз нашла. И вешалку с ним, понимая без слов и просьб, мне вытащили.

Показали.

А голос, раздавшийся по ту сторону платьев и стойки, спросил.

Удивленно.

И не замечать уже его и своё имя было сложно, невозможно и невежливо.

— Привет.

Карина не Измайлова, бывшая идеальная жена идеального Кена, обойдя стойку, возникла в проходе прекрасной и сказочной феей. Она, одетая в под стать ей волшебное, ажурное, будто сотканное из паутины, платье, смотрелась потрясающе.

Она улыбалась мне радостно и легко.

— А я не ошиблась, узнала тебя, — Карина провозгласила восторженно и… счастливо, словно всю жизнь увидеть и узнать меня мечтала. — Так… ты тут себе платье выбираешь, да? Вы наконец-то женитесь?

— Вы?

— Ты и Глеб, — в голубых глазах восторг тоже сверкал, ослеплял до боли своим блеском, или больно стало от имени, от которого дышать на долгий миг я не смогла. — Он всё-таки решился, его можно поздравлять?

— Глеба?

Я переспрашивала попугаем, глупой и ничего не понимающей механической куклой, которую повторять за другими лишь научили.

Не дали, как и Страшиле, мозгов.

— Ну да… — улыбка Карина поблекла, и вгляделась в меня она уже внимательней, — или подожди… ты не за Измайлова замуж выходишь?

— Не за Измайлова, — я подхватила эхом, растянула губы в вежливой улыбке, чтоб давно усвоенной мной прописной истиной поделиться. — Мы с ним дружим, а жених у меня другой.

И я его люблю.

И замуж за него я пойду.

Мы… мы кольца, обойдя два десятка ювелирных, на прошлой неделе выбрали и гравировку придумали. Мы отбились от матери Гарина, которая уверяла, что свадьба без минимум ста приглашенных и не свадьба даже. Мы сорок видов тортов перепробовали, а после, так ничего и не решив, первый попавшийся мне на нос намазали.

— Дружите?! — она переспросила недоверчиво, резанула по вдруг замершему сердцу и вопросом, и взглядом. — Господи, Измайлов — кретин! Это он тебе такое сказал? Он что, так ничего и не рассказал?!

— А он должен был что-то сказать?

Я… я справилась.

Я поинтересовалась, не замечая поднимающийся где-то в груди ледяной вихрь, выверенным и ровным до последней буквы голосом. И улыбку, склоняя голову чуть на бок, я выдала вежливую и приличествующую.

— Должен! О нас! О вас! Обо всём! — глаза бывшая жена кретина закатила показательно, и нотки стервозности, которые, как мне казалось, и должны быть у моделей, в её голосе зазвучали. — Он же тебя любит! У нас брак был фиктивным, Алина! Для бриташек. Я в одно агентство, в Лондоне, попасть хотела. Им же мужа подавай, чтоб, значит, поверить, что я к ним работать, а не мужика искать приехала, а то они, видите ли, знают чего мне надо…

— Но вы же…

Обжимались.

Целовались на видео со свадьбы, и вместе они жили. Я видела её вещи в его квартире, когда к Измайлову в один из вечеров по учебе и делу мы завалились. Это был первый и последний раз, когда порог его квартиры во время брака я переступила.

— Что вы? — она, перебивая, фыркнула воинственно. — Глеба Викуська уговорила мне помочь. Правда, через год контракт закончился, а продлевать его отказались. Уроды.

— Вы в Москву на Новый год вместе летали.

— Кара!

— На показ мы летали! Я год на две страны жила. Туда-сюда моталась, пахала как проклятая. И — да, это я, Алина-Калина, с Глебом дружу! А вот любит он тебя…

— Н-нет… нет, — головой я замотала отчаянно.

Отступила на шаг от неё.

От её слов, которые мой только отстроенный, выверенный и правильный мир перевернули. Этот мир вдруг сделал сальто-мортале, исполнил невозможный трюк. Или сразу разбился. Он зашатался и разлетелся на миллиард осколков, на воспоминания, на все прожитые, проведенные с Измайловым, дни.