— Слышь, Пегги? — я и сам знал ответ, но надо было кое-что проверить. — А «сиятельство» это кто? Герцог?

Брюнетка клюнула:

— Граф, знамо-дело. К герцогам обращаются: «светлость».

— Ага, а чей это герб знаешь?

Брюнетка поглядела на «рыбу» и пожала плечами:

— Нет, но если алая полоса сверху, значит дом присягнул Молочному Холму. Изменники…

Угу, вот тебе и «деревенская простушка»…

Минут пятнадцать мы бакланили снаружи, гадая, какая же херня здесь происходит, пока, наконец, полы тента не распахнулись и на солнце не заблестел дорогой гамбез.

— Эй, образина!

Рыцарь швырнул мне яркий алый плащ и рулон пергамента, запечатанный воском.

— Надевай да поживее! Удача улыбнулась тебе почти как срака на твоей харе. Доставишь послание на стену и получишь аж три… То есть, один золотой! А девок здесь оставляй. Нечего им на стене делать.

Какое еще, нахрен, послание, какая стена?! С каких пор лорды ведут переговоры через незнакомых бродяг? Чушь, все это какая-то чушь…

Ладно, спокойно лейтенант, выдыхай. Всему есть разумное объяснение, сначала надо разведать. Понаглеть, что ли?

— Ага, чтобы их тут изнасиловали сто раз? Без девчонок и шага не сделаю.

Бычья шея вздулась, а лицо покраснело. Стоило больших трудов выдержать гневный взгляд рыцаря, однако кроме игры в гляделки ничего не произошло.

— Как скажешь, плевать, пусть только грязь стрясут. Идем, сведу до ворот, не то заблудишься.

— Не-не-не, погоди! — обнаглев еще больше, я попридержал рукав гамбеза. — Не припомню, чтобы соглашался что-то куда-то нести… Человек я, вроде, свободный, клятв не давал, верно?

Дуболом удивленно поглядел, как грязные ручонки марают дорогую вышивку и процедил:

— Рванина ты свободная, спору нет. Не желаешь службу услужить да монетой разживиться, так, гуляй. Только вот за оскорбление ответишь, а уж потом гуляй…

Его рука огладила эфес длинного меча, закрепленного в ножнах на поясе. Угрожает, говнюк, правом на дуэль выпендривается. Рыцарь, чью «честь» оскорбили, может вызвать обидчика на поединок. До первой крови, но этот точно сделает так, чтобы первая стала последней.

Будь дело в каком-нибудь городе, я мог бы послать его нахер и пойти к страже или сразу к управителю, дабы те поставили беспредельщика на место, потребовав предоставить доказательства «оскорбления». Но здесь, в военном лагере… Каптеры у них есть, а вот военной полиции не придумали. К лорду меня, понятное дело, не пустят.

Ладно, пес с ним, обнаглеем до предела. Напялив плащ, я смерил рыцаря вызывающим взглядом:

— Это когда это я тебя оскорбил, напомни? Когда назвал хренососом? Мать давалкой, а отца членодевкой? Или когда в рожу плюнул? А, кстати, забыл, хр-р-тьфу!

Рыцарь охренел с таких поворотов, недоверчиво утирая плевок с глаза. Бедный не знал, что и сказать. Караул у палатки давился смехом, а проходящие мимо гвардейцы и слуги округляли глаза.

Пегги шипела чтобы я остановился, а аптекарь не скрывала мстительного оскала, искренне наслаждаясь сценой.

— Вот теперь оскорбил, вот теперь и к воротам… Веди, сир Хьюберт «Веселый»! Да поживее! Гонцы письмо доставить желают.

Я почти молился, чтобы он достал меч. Чтобы врезал мне, отрезал язык, нос, член, что угодно. Но он даже не пикнул, а только насупился и молча повел через палаточный лабиринт, в сторону городских стен.

Просто так взять и утереться? Рыцарю? От какого-то бродяги да и еще на глазах у половины лагеря? Либо он самый терпеливый и добрый рыцарь в мире, либо мы в полной жопе.

Что-то мне очень захотелось обратно в лес. Поближе к волкам и подальше от красивых гербов феодалов. С волками хоть какие-то шансы были.

Городские ворота встретили вонью человеческих испражнений и хмурыми рожами на стене. Видимо, гарнизону было лень каждый раз спускаться на улицы, и они метили территорию прямо со стены. И самим удобно и штурмующим обидней будет, в говне-то помирать.

Как часто бывает, в отличие от замков, у города не было ни рва, ни контрфорсов — каменных пристроек к внешней стороне стены, что сильно повышали устойчивость против стенобитных орудий. Зато заряженных арбалетов хватало с избытком.

— Имею честь быть сиром Хьюбертом «Веселым»!!! — не выказывая ни намека на страх или брезгливость, рыцарь остановился посреди кучи испражнений. — Волею Молочного Холма и ее светлости, леди Гилберте, требую принять делегатов с посланием для его светлости, Больжедора «Жемчужного»!