«Блядь, влажность такая, что можно ошпарить ящерицу». Райланд схватил рубашку с пожелтевшей травы, натянул ее и начал скручивать себе косяк. «Я валяюсь. Кэл, хочешь прокатиться?»

Я так и сделал, но мне также не понравилась идея остаться наедине с парнем, который не был папой или Роу. «Спасибо, но я...»

«Я ее отвезу». Роу швырнул топор в ствол дерева, которым рубил дрова, и лезвие вонзилось внутрь. Он взял кухонное полотенце и вытер руки. «В любом случае, мне нужно купить лед».

Разве ты не можешь просто срезать часть своего сердца ?

«О, я не хочу тебя обременять». Я неловко перекинула косу через плечо.

Роу бросил на меня сухой взгляд. «Ты опоздал примерно на десятилетие и не хватило доллара. Собирай свои вещи, Дот. Прыгай в душ, потом уходим».

«Не позволяй ей делать тебе предложение». Дилан прикрыла рот ладонью, крича ему. «Она целовалась с четырьмя парнями из нашего класса только в этом году. Никогда не знаешь, что она таит в себе».

Я слегка пнул ее по ребрам, на моем лице была улыбка. Резкий укол вины пронзил мою грудь. Я ненавидел лгать ей. «Спасибо, Роу».

Дилан задержалась на заднем дворе, загорая и листая журнал.

«Подожди в гостиной», — приказал Роу, проталкиваясь мимо меня по пути наверх по лестнице. Я проводил его взглядом, ожидая, когда слабый звук душа достигнет моих ушей, сопровождаемый скуление ржавых труб за стенами. Я поднялся по лестнице в его комнату на цыпочках. Мне хотелось взглянуть на вселенную Роу без помех, чего у меня никогда не было раньше. Я не чувствовал себя слишком плохо из-за того, что шпионил. Роу никогда не беспокоился о приватности.

Как только я вошел в комнату, я дышал как можно тише, не теряя сознания, чтобы скрыть свое присутствие там. Я не знал, почему я вдруг почувствовал себя таким неловким. У меня не было шанса с ним. Чувак выудил куриные наггетсы и кесо из моих волос, когда я напился и блевал в его туалет посреди ночи два года назад, после того как мы с Диланом украли водку у их отца и напились в дерьмо. Однажды он застал Дилана за тем, как он выдавливал прыщ размером с Монтану у меня на подбородке. Во мне не было ни соблазна, ни тайны.

Роу не торопился. Душ все еще работал, поэтому я позволил себе небольшую экскурсию по его комнате. В свою защиту скажу, что это была уже едва ли его комната. Зета использовала ее как импровизированную кладовую для всех соусов и оливкового масла, которые она делала и продавала местным жителям. Я открывал ящики, перебирал ветхие старинные книги и рылся в его шкафу. Большая часть его вещей исчезла — продана или увезена в Париж, — но в его шкафу был один ящик, который казался забитым, полным до краев. Он был заклинен, поэтому мне пришлось выдернуть его силой. Как только я это сделал, меня встретили огромные стопки бумаг. Документы... книги... фотографии ? Да. Там тоже были фотографии. Забавно, он не показался мне сентиментальным типом. Я узнал одну, выглядывающую из-под холма, на которой были я и Дилан на ярмарке округа, и выдернул ее с улыбкой. Мой луч рухнул, когда я понял, что он вырезал меня из фотографии. Вырезал квадрат там, где было мое лицо.

Что за...?

Дрожащими руками я начала просматривать фотографии в его ящике. Их было несколько десятков. На всех из них были я и Дилан, или только я. На всех из них мое лицо было вырезано. Что черт возьми? Зачем он это сделал? Мы больше не были друзьями, но и не были врагами, насколько я мог судить. Слезы защипали мне глаза, но я не дал им вырваться. Дверь спальни открылась со знакомым старым домашним хрюканьем. Я дико обернулся, мои щеки горели.

Он стоял там, его шесть кубиков были полностью выставлены напоказ, его волосы были влажными. Полотенце было обернуто вокруг его тонкой талии. «Какого хрена ты здесь делаешь, Дот?»

Горячая, жидкая злость забурлила у меня в животе, заставив все тело гудеть от ярости. «За что?» Я поднял стопку испорченных фотографий в кулаке, дерзко задрав подбородок. «За что ты меня ненавидишь? Что я тебе сделал?»

Не было другого способа объяснить внезапную перемену в его поведении. Его глаза встретились с моими через всю комнату. Конечно, он не мог разбить мне сердце, прежде чем я отдам его ему. У него не было на это разрешения.

О чем я говорил? У меня не было сердца, чтобы отдать его. Его разбили в порошок, стерли в пыль.

Тогда почему же теперь, когда нас только двое, пульсация у меня между ног такая громкая?

«Это не то, что ты думаешь», — сказал он деревянным голосом. Его голос звучал чуждо, отстраненно; мои колени подогнулись. Он не отрицал этого. Боже, какое оправдание он мог иметь, чтобы сделать что-то столь подлое? Такое жуткое ?

«Ты не знаешь, что я думаю». Жалкая улыбка скользнула по моему лицу. «Но все равно расскажи мне, как оно есть».

«Не могу». Лицо бесстрастное. Глаза мертвые. Мышцы напряжены.