Шрифт:
Даже если белый снег на ее вершине растает,
Слава мужей, совершивших подвиг,
Долго не потускнеет! (яп.)
[3] Убейте их! (яп.)
[4] Сдохни, собака! (яп.)
Глава 8
Страшная боль вонзается в голову как сверло, погружается в мозг, буквально разрывает на части. И вроде бы не слабак, привык многое переносить, сжав зубы, но воля превращается в студень, рот раскрывается сам собой и издаёт долгий протяжный стон.
И вместе с ним приходит пробуждение.
Первое, что бросается в глаза — потолок… Белёный по старинке, явно метёлкой, я отчётливо вижу её следы. А вот всё остальное как будто в дыму: очертания предметов и людей плывут, невозможно сфокусироваться.
— Очнулся, голубчик! Слава тебе, господи! — бормочет кто-то рядом и сразу же громко зовёт:
— Сестричка, сюда. Больной очнулся!
Голос у него оказывается пронзительным и вызывает у меня очередной приступ. Обхватываю голову руками, давлю виски как арбуз — может так полегчает?
— Тише ты! Не видишь: мается бедолага! — до ушей доносится вкрадчивый женский шёпот.
Стоп! А ведь я уже где-то слышал её. И как будто бы при схожих обстоятельствах… Или это обман слуха?.
Сквозь пелену и туман проступает женский образ… Совсем ещё молодая, если разобраться, даже девушка — девчонка в белом одеянии… Большой крест цвета крови на белой старомодной косынке.
Не может быть! Дежавю и только!
Если мозг не играет со мной злую шутку, именно эта медсестричка была первым человеком, которого я увидел, когда оказался в другом мире. Игра судьбы да и только… Кому рассказать — не поверят.
А может ничего такого на самом деле не было, я долго лежал в отключке, слышал вокруг себя голоса и нафантазировал себе бог весть что… Всех этих демонов: крылатых, многоруких… Оборотней, вампиров… Ну и прочую нечисть, включая наших родных домовых отечественного разлива.
И если это так — то…,мне будет ужасно скучно, без моего Скоробута, без братцев Лукашиных, даже без одноглазого Лиха — Лявона Горощени будет как-то не так. Неужто это фантазии воспалённого воображения?
— Больно, родненький? — участливо спрашивает девушка, поправляя на мне казённое одеяло. — Потерпи чуток, сейчас тебе станет лучше.
Она очень мила, у неё участливое выражение лица, от всего её облика исходят уют и доброта, а в голосе звучит неподдельная нежность и забота. Девушка касается моего лба, я начинаю чувствовать приятную прохладу её ладоней, и эта прохлада волнами распространяется по всему телу, притупляя муки.
— Вы… В-вы… б-бер-региня? — вырывается у меня.
Не знаю почему, но мне с большим трудом удаётся выговорить эту фразу. Ни язык, ни губы, меня толком не слушаются.
— А вы только сейчас догадались? — усмехается она. — Конечно, я берегиня. Потому и работаю в госпитале. А ещё я очень хорошо знаю вашу невесту.
— К-к-к-какую невесту?! — с третьей попытки выговариваю я.
— Как какую! Вы шутите?! — деланно возмущается она, хотя я вижу, что на самом деле в её глазах прячутся озорные смешинки.
Тут медсестра оборачивается, замечает кого-то и теперь уже не может сдержать настоящей улыбки:
— Впрочем, вот и она. Вы ведь её не забыли?!
— С-с-соня! — не сразу, но мне всё-таки удаётся перебороть проклятое заикание. — Вы?
— Здравствуй! — Соня склоняется надо мной, целует в лоб как ребёнка, хотя и точно знаю: ей, как и мне, хочется большего…
Я буквально тянусь к ней и душой и телом, а она готова ответить взаимностью. Мешают разве что неподходящее время и место… Ну и, пожалуй, моё состояние. Я не просто ослаб, у меня нет сил даже чтобы говорить, а руки падают безвольными плетьми. В общем, герой-любовник из меня так себе.
Она отстраняется.
— Я пришла сюда сразу как только узнала, что ты очнулся.
— К-к-к…
— Как я могла узнать?
— Д-д-да…
— Не забывай, я всё-таки берегиня!
Понятней от этого не стало, а вопросов у меня только прибавилось. Откуда взялось заикание, могу догадаться — это один из самых распространённых симптомов контузии. А меня крепко приложило тогда взрывной волной во время схватки с японским офицером. Нет, теперь я готов поставить сто к одному — ничего мне не пригрезилось, было всё!
— К-к-как ост-тальные! — невозможно описать каких усилий над собой мне стоил этот коротенький вопрос.
Реакции Сони и медсестры мне сразу не нравится. Они пытаются от меня это скрыть, но я достаточно долго прожил на том и этом свете, чтобы понять: меня жалеют и делают всё, чтобы я не волноваться.
Набираю полную грудь воздуха, чтобы громко высказать своё возмущение. В конце концов даже в госпитале я остаюсь офицером и отвечаю за своих людей. Я просто обязан знать, что с ними. Даже если это горькая правда.