Вагоны, само собой, будем строить с нуля. Идея обшить листами железа обычные «теплушки» или пассажирские, отвергается сходу. Понятно, что нужно кроить, но точно не здесь.

В дополнение Колобов предлагает ещё изготовить и бронедрезину: она пригодится для разведки путей перед бронепоездом. Японцы не дураки, могут подстроить впереди какую-нибудь пакость. В принципе, бронедрезина может действовать и отдельно от бронепоезда. Например, для охраны железнодорожных путей.

— Вы видели мой проект? — прерываю я наконец его горячую речь. — Я предлагал командующему не только бронепоезд, но и бронедрезину.

Колобов отрицательно мотает головой:

— Нет, мне передали только ваш проект бронепоезда. Идея бронедрезины мне пришла в голову независимо от вас.

— Вот видите, у умных людей мысли сходятся.

— Как назовем бронедрезину?

Колобов ненадолго задумывается, уголки его усов опускаются.

— Анчутка! — выпаливает он.

— Анчутка[1]?! Хм… Пусть будет так, назло нашим врагам.

В качестве локомотива выбираем самый массовый паровоз — «овечку», причём Колобов обещал подогнать улучшенный вариант[2], который начали производить совсем недавно. Один из таких паровозов только-только появился на Харбине, по сути на нём ещё даже муха… не садилась.

— Начальство пойдёт нам навстречу! — убеждённо говорит Михаил Дмитриевич.

— Дай бог! — вздыхаю я.

В моменты отдыха он рассказывает о себе, про то, как учился сначала в кадетском корпусе, откуда выпустился в Николаевское инженерное училище, а уже там за отличную учёбу получил направление в Николаевскую инженерную академию, которую закончил с отличием, получив штабс-капитана.

Вместе с семьёй живёт в Харбине, дочке Тамаре уже пять. Она любит ездить с папой на осмотр станций, и уже успела выучить, что в буфете станции Дуйциньшань самые вкусные блинчатые пирожки, на станции Аньда — свежайшие молочные продукты, на Цицикар — сахарные арбузы, на Чжаланьтунь — наваристые борщи.

Ну, а пиво (это уже для папы) нужно покупать на Восточной линии.

Мы много работаем и почти не спим. Пьём кофе литрами.

Наши глаза покраснели, в голове шум, отчаянно зеваем, но не сдаёмся.

Для нас очень важен результат.

У меня давнее предубеждение: если что-то хорошо начинается — жди проблем.

И они не заставляют себя ждать на этапе согласования сметы.

Прежде чем показать её Куропаткину, приходится идти в управление полевого главного контролёра при штабе главнокомандующего.

Колобов приводит в порядок чертежи, не хочу отвлекать его от этого важного дела и прихожу туда в гордом одиночестве.

Пока жду назначенного часа, становлюсь свидетелем не самых приятных бесед. Парочка полковых каптенармусов жалуется, что не может получить зимнее обмундирование: оказывается, его попросту нет, в лучшем случае на складах могут предложить убитые в хлам полушубки и валенки, которые разваливаются на ногах.

Мысленно матерюсь про себя. Одна тыловая гнида подсунула нам гнилые брёвна, в итоге до сих пор прихрамываю, а целая свора планирует обморозить всю армию.

Меня вызывают к полковнику Султанову — заместителю главного полевого контролёра.

Он больше похож на бухгалтера, чем на офицера: бесцветные глаза за толстыми линзами очков, расплывшаяся фигура, двойной подбородок.

— Что тут у вас? Показывайте…

Кладу перед ним ведомости.

Султанов погружается в изучение, задумчиво погрызывая кончик карандаша.

Я сижу напротив. Заняться пока всё равно нечем, вопросов Султанов не задаёт, поэтому развлекаюсь, наблюдая за его действиями.

Время от времени толстые пальцы полковника щёлкают костяшками счётов, затем он хмурится и начинает ещё интенсивнее грызть несчастный карандаш.

Пару раз издаёт странные звуки, громко вздыхает и говорит в пустоту:

— Так-так… значит…

У меня миллион дел и все они одинаково важные, но приходится терпеть и ждать. Без финансирования проект обречён.

Султанов откидывается на спинку кресла, убирает измочаленный карандаш, смотрит на меня.

— Что ж, работа действительно проделана на славу.

— Благодарю вас, господин полковник.

— Рано благодарите, ротмистр. Нужно уладить кое-какие формальности.

Он пишет что-то на бумажном листке и пододвигает мне.

Читаю, что там написано, и удивлённо вскидываю голову.

— Пять процентов? Что это значит, господин полковник?

Султанов щерится. У него гнилые зубы и пахнет изо рта отнюдь не фиалками.

— Ровным счётом то, что вы прочитали. Моя доля — пять процентов от суммы. Не меньше!

— В смысле? — напрягаюсь я. — Мы не закладывали в смету непредвиденных расходов. У нас каждая копейка на счёту…