— Я люблю тебя!

Зара промолчала. Помедлив, он добавил:

— Я женюсь на тебе.

— Дурак, — нелогично ответила она, — Уходи лучше.

В дверях Эдик оглянулся, чтобы еще раз увидеть ее пленительную нагую красоту. Словно почувствовав, она оглянулась и ответила взглядом, в котором ему почудилась надежда.

Шагая в свой угол, он мучительно пытался понять, какие чувства владели ею в этот момент.

Несмотря на холодноватое прощание, Зара не отказала ему в следующем свидании и всё повторилось, только ещё лучше. Потом Эдик ушел от Ашхен-Джан и вернулся на квартиру к Косте Христопополусу. Там они могли встречаться и заниматься любовью без риска для Зары спалиться перед сукой-мачехой.

Днем Эдик с корешами щипали в трамваях. Зара работала с ними. Её функция была, отвлекать фраеров, при её внешности это было нетрудно. Протискивалась к какому-нибудь сытному бобру и вставала рядом, мимолетно улыбаясь. Пока терпила, пуская слюни, заглядывал ей в декольте, а то и пытался щупать за задницу, Грек пиской вырезал ему лопатник, а Заяц или Скорик мазали котлы. Обычно всё проходило тихо-мирно, но, если всё же поднимался кипеш, в дело вступал Амбал, своими пудовыми кулаками прикрывая корешей. Бизнес процветал — крадуны нахвалиться не могли на свою новую помощницу. Но все понимали долго так работать нельзя — рос риск примелькаться и спалиться, да и местные щипачи стали косо поглядывать. Короче, гастроли заканчивались и надо было что-то решать с Зарой.

К тому времени, они влюбились друг в друга, по уши.

Вернее, как — Эдик влюбился, а Зара — фиг её знает. Женская душа — потемки. Она всё умоляла, чтоб он её отсюда увез. Жить, мол, больше не может, при этой армянской хевре. А Эдик, как на неё посмотрит, так у него и стекает в пах, никто ему не нравился так, как эта осетинская девчонка. А какой она была в постели… Нет, он твердо решил её умыкнуть.

Правда имелась одна загвоздка. Миша Черный — пахан её шайки и других таких же звеньев карманников в Баку. Зара задолжала ему за обучение, за то, за сё, она и сама не знала сколько.

Кинуть Мишу не получится — вор авторитетный. Мало того, что в Баку больше не сунешься, так и в Махачкалу маляву пришлют, и на правИло поставят.

Миша жил в Черном городе — предместье Баку с низкокрышими домами, олеандрами вдоль улиц и трамвайными путями.

Это был глухой район трамвайного парка. Молодые люди отпустили мотор, и Зара еще несколько минут вела Эдика по тупикам и закоулкам, пока они, наконец, не очутились возле неказистого деревянного строения. По сути, это был старый сруб. Зара в дом не пошла, сказав, что подождет снаружи — урки не любят, когда бабы вмешиваются в мужские дела.

Обозрев фасад убогого жилища, Эдик удивился, что такой именитый бродяга, живет в этом доисторическом убожестве, но, когда зашел внутрь, от первого впечатления не осталось и следа. Огромная горница была залита множеством огней из красивой и, по-видимому, очень дорогой люстры, висевшей над круглым старинным дубовым столом на высоких резных ножках. На полу несколько ковров ручной работы. Слева от входа находились двери в смежные комнаты. Справа от входа, сразу же за дверями, сложена русская печь, а чуть дальше на широком топчане, облокотившись на несколько пуховых подушек, сидел, скрестив под собой ноги, пожилой уркаган. За столом сидели еще двое здоровых быков, близкие Миши, один из которых и пустил гостя в хату.

Хотя Мише шел всего лишь пятый десяток, выглядел он лет на шестьдесят, видно было, что в этой жизни он немало успел хлебнуть. Даже неспециалист мог понять, что болезни достали его не на шутку. Под топчаном стояла плевательница. На журнальном столике лежали лекарства.

Когда они вошли, хозяин дома разговаривал по телефону и курил косяк, рядом с ним лежала колода карт и черные лагерные четки.

Закончив говорить, пахан поздоровался с гостем.

— Ну как там Махачкала? Как братья мои поживают, все ли ладом?

— Да все хорошо, — поспешил заверить его Эдик, — все живы, здоровы и тебе того же желают, Миша.

— Так чего хотел-то, Грек?

— Есть у тебя одна баба, Зарой кличут. Хотел бы выкупить её у тебя. Сколько спросишь?

Миша посмотрел на него долгим изучающим взглядом и в глубине его черных армянских глаз возникла искорка интереса, проснулась природная сметка и хитрость присущая этому народу.

— Цыганка, знаю такую, — сказал Миша, дунув шмаль, — зачем она тебе?

Голос его был делано безразличен.

— Серьёзно у нас, женихаться хотим.

— Ну, раз серьезно, препятствовать не стану. Ты Грек, хоть и молод, но уже зарекомендовал себя как истинный бродяга и жулик. Поэтому, давай по серьёзному — девчонка, красуля — маков цвет, и не из фраеров, а из наших. Я слышал, ты уже попользовался её талантами. Так вот, за это и за неё, я спрошу у тебя немного — червонец штукарей всего и делай с ней, что хочешь.

Десять тысяч — ни хрена себе, подумал Эдик, — за всю гастроль, он и штуки не сделал. Миша явно издевался над ним. Но, попрощались дружески, пожелали друг другу фарта, с тем и расстались.