– Жафре? Что он знал, Жоан? – оживился Адамберг, держа в руке карандаш.

– Что завещание американца – подделка.

– Откуда он узнал? Он тебе говорил? Что именно?

– Ну, потому что они с тем американцем были приятелями.

– Как это – приятелями?

– Так, закадычными друзьями. Чтоб вы знали, этот американец приезжал во Францию давным-давно, со своим другом. Эти америкашки увлекались старинными памятниками, древними камнями и всяким таким. У них-то такого нет, одни небоскребы. Даже если бы мне хорошо заплатили, я бы не стал в них жить. Так что наши американцы не могли пройти мимо Комбурского замка. Но тогда, как объяснил мне доктор, его приятель еще не был его приятелем, понимаете?

– Конечно. Продолжай, – подбодрил его Адамберг, продолжая что-то записывать, – ты меня заинтриговал.

– Он вдруг отключился прямо за столом, и его друг быстренько потащил его к ближайшему врачу. К Жафре. Доктор сказал, что у него «вазовагальный обморок», ничего серьезного – по мне, так он просто медовухи перебрал, – и тут этот Дональд – да, точно, я вспомнил его имя! – повеселел, стал его благодарить и сразу полюбил нашего доктора. Решил, что тот его спас. Ты же знаешь, какие они, эти американцы. У них, конечно, не такие хорошие манеры, как у нас, но они чертовски сердечные и быстро становятся твоими друзьями, даже если ты сделал для них самую малость. Дональд пригласил Жафре с женой в тот же вечер поужинать вместе. И ты знаешь, куда доктор его повел?

– Сюда, – ответил Адамберг, улыбаясь.

– Точно, – подтвердил Жоан и горделиво приосанился. – А поскольку док позвонил мне и забронировал лучший столик, я приготовил исключительный ужин, уж поверь. Хотел произвести на них впечатление, на этого Дональда и его друга, подал им самый изыск французской кухни, а не какие-нибудь хот-доги, не сомневайся.

– Могу себе представить.

– Это был невероятный ужин. Лангустины с трюфелями и все такое. Они все говорили и говорили, как будто были сто лет знакомы. Американец называл Жафре по имени, доктор тоже то и дело обращался к нему: «Дональд, Дональд». Не знаю, что они обсуждали, потому что они все время говорили по-английски, но потом доктор три дня возил их по самым красивым местам нашего края. Помнится, тогда объединили выходные с праздником, значит, это был май. Потом, когда они отправились путешествовать по другим регионам Франции, наш Жафре сильно загрустил. Однажды даже поехал вместе с женой туда к нему, и они минимум три недели жили у этого Дональда.

– Но ты не объяснил мне, почему этот Дональд по непонятной случайности оказался тем самым Дональдом, который написал завещание?

– Ах да. Никакой случайности. Этот самый Дональд рассказал Жафре, как он попал в затерянный маленький городок под названием Лувьек, от которого пришел в полный восторг, уж поверь. Перед тем как ехать во Францию, он расспросил своих знакомых, где ему стоит побывать. В том числе продавца «ягуаров», француза. Тот посоветовал ему обязательно съездить в Комбур, а еще в Лувьек, где он родился. Сказал, что ему там очень понравится. Как ты думаешь, как звали продавца автомобилей?

– Робик.

– Угадал.

– Продолжай, Жоан.

– Жафре не преминул рассказать американцу историю комбурского призрака. К его удивлению, Дональд ужасно испугался: он оказался суеверным! Он искренне верил во всякие такие штуки – в дурные предзнаменования и прочую дребедень. Например, в кошек, перебегающих дорогу с левой стороны, в то, что нельзя никуда ездить тринадцатого числа, что не следует составлять завещание, потому что накличешь смерть, – так считают очень многие. Американец, притом что он был миллионером, сказал Жафре, что ни за что на свете не станет этого делать.

– Не делать чего? Путешествовать тринадцатого числа?

– Нет, завещание писать. Жафре это точно знал, а потому, как он думал, это завещание было полным фуфлом.

– Доктор знал, что Дональд умер?

– Ну конечно, они ведь переписывались и звонили друг другу. Друг Дональда, который тогда с ним приезжал во Францию, сказал Жафре, что Дональда убили гангстеры. Доктор был потрясен, он следил за тем, как американцы расследуют это дело. А когда узнал, что Дональд завещал свои миллионы некоему Пьеру Робику, он взбесился. Он тогда мне признался: «Я не мог удержаться, Жоан».

– От чего?

– От того, чтобы сказать пару слов этому Робику. Встретив его в Комбуре вскоре после возвращения из Штатов, доктор сказал ему, что был близко знаком с Дональдом, и как ни в чем не бывало поздравил Робика с таким неплохим наследством. Потом добавил что-то вроде того, что очень удивлен, потому что его друг поклялся никогда не составлять завещания. «Вот видите, Робик, – сказал доктор, – это и правда принесло ему несчастье». Тот остолбенел. «Видел бы ты его, Жоан, – говорил мне док, – он аж позеленел». Вы ведь знаете, врачи умеют намекнуть так, что вы сразу все поймете. Ладно, не суть, но этот разговор и недоверие жителей Лувьека заставили Робика взять быка за рога: он предъявил американский официальный документ комбурскому нотариусу, тот признал его действительным, и этот тип оповестил об этом всех, кого мог, даже «Комбурский листок». Думаете, доктора это убедило? Ничуть. Нет, наверное, можно вообразить, что док сумел переубедить своего друга и тот все же составил это проклятое завещание. Сел и в тот же вечер его написал, будь оно неладно.

– Джеймисон, – перебил его Меркаде, – Дональд Джек Джеймисон.

– Это он! – воскликнул Жоан.

– Убит сразу после того, как завещание было отправлено по почте нотариусу, – продолжал Меркаде. – Гнусное преступление: все его драгоценности и деньги были похищены в ту же ночь.

– Что выяснило американское следствие? – спросил Адамберг, повернувшись к лейтенанту с таким видом, словно ждал предсказания оракула.

– Оно зашло в тупик. Злоумышленников так и не нашли. И правда, тут есть над чем поломать голову. Он завещает свои капиталы Робику, и в ту же ночь его убивают. Вот досада!