Сегодня речь идет о чем-то более опасном, чем похоть.

— О, вау, — вздыхает Шарлотта, когда мы подходим к моей машине. — Какая красота.

— Это Boss 429 69-го года. Очень редкая. — И очень дорогая, но я не собираюсь хвастаться. Шарлотта, похоже, не из тех, кого впечатляет, сколько я потратил на машину, и это одна из тех вещей, которые мне в ней нравятся. Для нее важно не то, сколько у меня денег. — Мне потребовалось время, чтобы найти ее, — добавляю я, проводя рукой по блестящему черному капоту. — Но это моя гордость и радость. Любимая машина, которой я владею.

— Думаю, она мне нравится больше, чем та, на которой ты подвез меня к ужину. — Говорит Шарлотта, окидывая машину взглядом. — Она более крутая, я полагаю? — Она тихонько смеется. — Не знаю. Другая была великолепна, а эта… — Она отвлекается, когда я открываю для нее дверь. — Ты любишь машины?

Мне требуется мгновение, чтобы осознать ее вопрос. Она стоит между мной и машиной, спиной к открытой двери, и она так близко, что я чувствую не только сладкий медовый аромат ее духов, но и тепло ее кожи. Тепло, к которому хочется протянуть руку и прикоснуться, зарыться в него, окутать, пока оно не погрузится в холодные глубины моей души. Я хочу ее, и, стоя так близко к ней, трудно не протянуть руку и не попытаться взять.

Мне интересно, что бы она сделала, если бы я попытался поцеловать ее прямо сейчас. Если бы я вместо этого затащил ее на заднее сиденье машины, вылизал бы ее прямо здесь, на парковке, на заднем сиденье моего автомобиля, и если бы я затащил ее к себе на колени и жестко трахал, пока она не закричала.

— Иван? — Шарлотта смотрит на меня, и в ее голосе чувствуется нервная дрожь. Как будто снова включился хищнический инстинкт, который инстинктивно предостерегает ее от меня, даже когда она наклоняется ко мне, вскидывая подбородок, словно хочет, чтобы я украл ее поцелуй.

— Я хочу поцеловать тебя прямо сейчас, — пробормотал я, проводя пальцем по краю ее челюсти. Я чувствую, как она вздрагивает, и понимаю, что она вспоминает, как и я, тот поцелуй на лестничной клетке. — Но я не хочу пропустить наше свидание во второй раз.

Я делаю шаг назад, оставляя между нами небольшое расстояние. Я вижу движение в ее горле, когда она тяжело сглатывает, и делаю шаг назад, когда она скользит в машину.

Я чертовски тверд, когда иду к машине, в джинсах жестко и неудобно, и мне приходится бороться с желанием потянуться вниз и поправить себя. Я скольжу в машину, поворачиваю ключ зажигания, и, когда она с ревом заводится, бросаю взгляд на Шарлотту.

— Готова? — Спрашиваю я, и она кивает, движение немного дерганое, как будто она чувствует то же, что и я.

Сама поездка прекрасна. Я включаю радио на станцию, играющую старый блюз и кантри, и мы выезжаем из города, едем по улицам, окаймленным меняющимися листьями, к фруктовому саду, к которому Шарлотта дала мне направление. Сегодня суббота, самый разгар осени, поэтому парковка почти заполнена, и Шарлотта бросает на меня виноватый взгляд.

— Там будет очень много народу, — извиняется она. — Наверное, будет много детей. Надеюсь, это нормально, и ты не против…

— Все в порядке, — заверяю я ее, глушу двигатель и выскальзываю, чтобы подойти и открыть ее дверь. — Для меня важно только то, что мы наконец-то проведем день вместе.

Это правда. Семьи и их дети, кишащие повсюду, ничуть не беспокоят меня, когда я здесь, с Шарлоттой, и делаю то, что она так хотела, чтобы я приехал и сделал это с ней. И когда мы берем корзины и отправляемся по тропинке, петляющей по траве среди деревьев, я понимаю, что мне с ней весело.

Я согласился на это потому, что так хотела она, а не потому, что я действительно этого хотел, и я не думал, что в этом есть что-то плохое. Многие люди делали что-то только потому, что этого хотел человек, с которым они были вместе. Но когда мы с Шарлоттой начинаем собирать яблоки, пытаясь определить, какие из них лучше для сбора, а какие — для еды, каждый из нас по очереди забирается наверх, чтобы сорвать их, и бросает вниз другому, я чувствую, что все больше и больше расслабляюсь.

Это самая нормальная, веселая, невинная вещь, которую я когда-либо делал. И как бы я ни чувствовал себя не в своей тарелке среди других нормальных пар и семей, зная о темной стороне наших с Шарлоттой отношений, зная обо всем, что я от нее скрываю, я все больше и больше нахожу в себе силы притворяться, что этого нет. Что мы нормальные.

Улыбка на ее лице, звук ее смеха, то, как она задыхается, когда бросает мне яблоко, и оно почти попадает в меня, — все это заставляет меня чувствовать себя добродушным человеком, чего я никогда раньше не испытывал.

Это заставляет меня чувствовать себя счастливым.

Она срывает последнее яблоко, бежит вниз и бросает его в корзину. И прежде чем я успеваю что-то сказать, она наклоняется и откусывает одно, глядя на меня сверху, глаза искрятся от смеха, яблоко зажато между зубами. Я знаю, чего она от меня хочет. Это совершенно нелепо, но я наклоняюсь вперед и откусываю от яблока, как и она. Оно падает между нами, и я рефлекторно ловлю его в ладонь, сок прохладный и липкий к руке, пока я пережевываю сладкую мякоть между зубами.