– Но прежде, – напомнил я, подавив в себе желание сообщить о намерении вытащить ее из этой странной организации в ближайшее же время, – надо проверить, истинна ли эта твоя цель. Входишь в состояние эталона и смотришь, как реагирует эфирное тело. По идее, тело должно дать знать, твоя это цель или чужая, помнишь?

– Ну да, – подтвердила несколько недовольно она, точно почуяв по моему тону, куда я клоню.

– Не думай, что это относится к тебе. Но понимаешь, Верочка, я уверен, что… Как бы сказать… В общем, чтобы эту истинность проверить… Короче, я думаю, что при постановке людьми этой цели, именно в этот момент в Школе их обманывают, – наконец твердо сказали, чувствуя неладное.

Вера молчала. Каким же радиоактивным было это молчание на крыше! Казалось, воздух стал отравлен. И я, надышавшись, вот-вот соскользну.

– Вера, я давно хотел с тобой серьезно поговорить. – Я заглянул в ее глаза. – Никакого звездного часа нет! – Эту фразу я отчеканил твердо и заметил, как сузились ее глаза и стрельнули в сторону пропасти, точно она (или эгрегор, действующий через нее) готова была меня спустить с крыши. Я решил проявить храбрость, хотя и понимал, что никакого морального закона эгрегоры не различают. – Не всё, безусловно, не всё, но базовое в этой Школе – обман! Не теория ее не верна, а практика. Они дурачат людей, чтобы вырасти.

– Им тоже надо расти, – холодно отозвалась Вера.

– А ты никогда не задумывалась, что их техника по постановке целей на деле не применяется? Что именно в этот момент, момент массового самогипноза…

– Прекрати! – возмутилась она и вскочила так, что у нее соскользнула нога и она чуть не свалилась. Вера села, желая отойти от промелькнувшего ужаса падения. – Это не самогипноз, – прошептала она.

– Держись. Сиди. Не надо вскакивать, – попросил я, взволнованный ее неудачным движением. – Это он самый, – продолжал я, – как бы они ни прививали людям идею о структурированности и техничности всего происходящего, словно человек – это компьютер, знание программ которого позволяет умело оперировать жизнью.

– То есть ты хочешь сказать, что на первой ступени Школа не ставит оболочку, а на второй, вместо истинных целей, заставляет людей через их же волю, мозги, руки, заражать себя целями организации, так? – произнесла она четко и уверенно, точно сама об этом думала.

– Да, именно так.

– Допустим! – хладнокровно отвечала она, но я чувствовал, как звенят от напряжения ее жилы. – И что?

– Как что? Это доказательство лжи. Скажу тебе научно, это доказательство, что перед нами тоталитарная секта, запрещенная во всех развитых государствах мира.

– И что?!. – ухмыльнулась она зло, и я не узнал свою красивую Веру.

– Как что? – недоумевал я, ощущая, как накатывает на меня головокружение.

– Вот видишь, – победоносно сказала она, – стоило мне только пустить тебе в лоб кое-что из школьного арсенала, как ты стал хвататься за гребенку. В чем же создатели Школы врут? Если я прямо сейчас могу воздействовать на тебя и если захочу… – На этом она запнулась.

Я навсегда запомню тот жестокий миг: темноту извилистых каналов, суровую правду обшарпанной гряды кровель и расширенные глаза Веры, сияющие как две луны.

– Приведешь к тому, чтобы я сорвался? – Я попытался закончить ее мысль.

Но Вера вдруг закричала:

– Прости! Что-то нашло! – и стала хватать меня за руки.

Я аккуратно отстранял ее и пытался уйти.

– Я тогда брошусь с крыши, – холодно сказала она.

Мне не хотелось даже заикаться о том, что ее нездоровая реакция – следствие расшатанной Школой психики.

Я притянул Веру к себе, желая увести внутрь и продолжить вразумление в безопасном месте, но меня обуяло возбуждение. То, что произошло следом, можно назвать абсолютным безумием. Я овладевал ею так, что сам мог стать причиной нашего падения. Признаться, это был не просто животный экстаз, но и некая экзальтация от соседства жизни и смерти, от невероятной хрупкости бытия, от пленительной неустойчивости того, что мы полагаем своим.

Меж тем внизу нас уже поджидали сотрудники полиции. Кто-то передал им видео, на котором была запечатлена наша страсть, ущемившая права окружающих.

– Пожалуйста, – шептала в ужасе Вера, – нельзя допустить, чтоб мы попали в отделение. Если в нем будет запись – я пропала. Отец узнает. И все. Примени тройку, – просила она с таким неподдельным чувством, словно ее ожидал не штраф, а гильотина. – Поверь, мой отец узнает. И какой позор… Примени. Давай вместе…

– Слушай, мы тихо заплатим штраф, и все. Никто ничего не узнает.

– Примени! – настаивала она. – Ты не знаешь моего отца! У него много связей. Ему доложат. Он выгонит меня из дома! Он лишит меня денег. Он не потерпит такого! – И хоть у нее не было слез, ее голос дрожал. – В конечном итоге ты в этом виноват, – процедила она. – Поверь, он узнает, у него очень близкие связи с ментами…

Я попытался действовать без всяких техник и объясниться с полицейским словами. Эффект вышел отрицательный. Сотрудник стал угрожать, что задержит нас на сутки за неподчинение властям.