Я просто сажусь. К тому же, я уже устала стоять.

Еще Ленни куда-то пропал!

Пару минут мы просто сидим рядом. Мистер Макс смотрит вдаль и, обдуваемый ветром, пахнет как самое приторно сладкое клише. Представьте самый мужественный и приятный аромат. Представили? Так вот он будет казаться зловонием по сравнению с тем, как пахнет мистер Макс.

Хотя странно, что я вообще чувствую какие-то запахи. Мне кажется, уже минут пять я просто не дышу. На всякий случай. Чтобы не скомпрометировать себя.

Мистер Макс решает нарушить тишину

— Мне кажется, я ни разу тебя не видел. В каком отделе ты работаешь?

Конечно, он не видел меня. И с чего бы было иначе?

Меня по-настоящему задевает это и, когда я отвечаю, каждый звук, издаваемый моим ртом, кишит желчью.

— Я из отдела научной литературы!

Мистер Макс широко улыбается и кивает.

— Тогда понятно!

Что там ему понятно — не знаю. Но мне понятно одно — мистер Макс — мудак!

Я почти готова сказать ему это в лицо, когда он говорит.

— Я совершенно ничего не понимаю в науке. Честно сказать, для меня ваш отдел — что-то трансцендентное!

Я посмеиваюсь. Да, он растопил мое холодное сердце.

— Вы знаете слово “трансцендентный”! Даже в нашем не все могут этим похвастаться.

— Правда?

— Думаете, я вру?

Не знаю почему, но я расслабляюсь. Дурман от встречи с Ленни превращается в опьянение от встречи с мистером Максом. Он тоже выглядит спокойным.

— Так, и что же интересного сейчас происходит в научном отделе?

Я пожимаю плечами

— Ничего.

— Совсем?

— Нет, ну что-то происходит, но ничего интересного.

— Над чем работаешь ты?

— Я?

Я удивленно кошусь на мистера Макса. Он кивает мне, подтверждая серьезность своего вопроса.

— Я редактирую трактат о копролитах.

Несколько секунд мистер Макс смотрит на меня с еле скрываемой усмешкой, а затем говорит

— Думаешь, это станет бестселлером?

— О, я уверена!

Мы оба громко смеемся. А когда замолкаем, мистер Макс поворачивается ко мне и с серьезным выражением лица и спрашивает

— Почему ты пошла именно в научный отдел?

— На самом деле это никогда не было моим желанием.

— Правда?

— Конечно! Разве я похожа на человека, который всерьез интересуется наукой?

— Почему нет?

— Не знаю. Не знаю, зачем я это спросила. На самом деле, я хотела работать в отделе настоящей литературы. В смысле, художественной. Не то, чтобы научная литература была не настоящей, просто…

У меня в голове такой бардак. Чувствую, как зарываю себя в нем.

— В общем, в художественном не было вакансий. Мне предложили пойти в научный, а потом перевестись. И вот, уже прошло пять лет, а я все там же.

Мистер Макс с сожалением поджимает губы, но ничего не говорит. Меня осеняет, что только что я слишком много растрепала своему новому боссу. Как помощь свыше из-за спины раздается голос Ленни. Он все еще говорит со своей девушкой, но по крайней мере он здесь.

Я облегченно выдыхаю и встаю с места.

— Что ж, приятно поболтали, но мне пора. Хорошего вечера, мистер Гентельшфе…

— Просто Макс.

Я виновато кривлюсь.

— Простите.

— Ничего.

Я уже хочу уйти, как мистер Макс останавливает меня.

— Как тебя зовут?

— Что?

Я оборачиваюсь и озадаченно смотрю на него.

— Ты не представилась.

— Правда?

— Да. Так, как твое имя?

— Я Полли. Полли Манн.

— Что ж, приятно было познакомиться, Полли Манн.

Я неловко киваю, разворачиваюсь и иду прочь. Мой шаг кажется спокойным, но я ощущаю его как бег. А точнее, побег. Схватив Ленни за локоть, я тащу его внутрь. Он озадаченно хлопает глазами, но поддается.

После еще одной порции алкоголя с чувством выполненного долга, я делаю отсюда ноги.

Глава 2

Мне ужасно больно. По-настоящему! Слишком яркий свет, слишком громкий шум машин за окном и слишком много выпившая я.

И не только выпившая.

Почему жизнь так несправедлива к нам? С возрастом, когда мы стали мудрее, осмысленнее и нам все чаще хочется утонуть в жалости к себе и безнадежном отчаянии за судьбу человечества, единственный способ расслабления, бокальчик-другой, оказывается почти смертельным уже на следующее утро.

Я не открываю глаза. Слезаю с кровати и на ощупь иду в ванную. Я даже не включаю свет. С открытой дверью, от кого мне закрываться, спускаю трусы и сажусь на унитаз. Жаль, что похмелье нельзя выписать из себя, как испорченное масло из машины. Закончив, я сижу на унитазе еще какое-то время, привыкая к вертикальному положению тела и необходимостью оставаться в нем.