– Я могу до них дотрагиваться?

Он удивился:

– Вы? Конечно, можете. Я повторяю, для этого Вы здесь. Да, и у Вас отличный опыт чувствительности картин пальцами. Вы же изучали этот стиль пальцами? Прикасайтесь, прикасайтесь смелее!

Я отошел от картин и вернулся к столу, на котором лежало большое количество инструментов, линз и растворов. Из всего этого огромного набора я взял широкую и мягкую пилку, которой работает специалист по маникюру, и стал аккуратно стачивать ей кожу на верхних фалангах пальцев ближе к ногтям, так как там находятся самые чувствительные места. Нельзя было переусердствовать, чтобы не стереть до крови, иначе все пойдет насмарку. Я не трогал мизинец и большой палец, мне нужны были только остальные три. Закончив процедуру, я протер руки раствором и вернулся к картинам на прежнее место. Протянув руку, я коснулся того места, на котором были две фигуры в розовом и голубом одеяниях. Затем рука скользнула вверх к ветви дерева, под которым сидели две девушки-таитянки. После, дотронувшись до дерева, я убрал руки и подошел ко второй картине. Была идеальная тишина, и я слышал только биение своего сердца и, кажется, уже потерялся во времени, скорее даже забыл о нем.

Картина «Мечта» всегда притягивала меня, и, я бы даже сказал, влекла, именно влекла. Когда-то давно, находясь на стажировке во Франции, я выкроил время и, купив билет, рванул в Лондон на скоростном поезде, мчавшимся по тоннелю под Ла-Маншем, чтобы увидеть ее хотя бы раз. Видел я «Мечту» не совсем близко, метрах с трех и за стеклом.

Я протянул руку и отдернул ее назад, затем снова дотронулся до лица девушки-таитянки, сидевшей в позе лотоса на переднем плане, ее правая рука оперлась на колено ее правой ноги. Нежно погладил пальцами таитянку по щеке и дотронулся до губ, немного задержавшись на них, затем рука неспешно прошлась по ее плечу, а затем скользнула по ее смуглой руке вниз и легла на колено левой ноги. Я снова отдернул руку, и снова протянул ее к картине, дотронулся до обнаженной правой груди девушки. В этот момент я ощутил прилив крови к голове, жжение в щеках и жар во всем теле. Потом кровь, как будто бы мощным потоком, хлынула вниз и ударила прямо туда, вниз, ниже пояса, и я явно ощутил сильную эрекцию, эрекцию и стыд одновременно и, подавшись назад, уперся пятой точкой в стол, закрыв лицо руками.

– Я Вас очень понимаю Аким, очень, – вернул меня в реальность голос хозяина, – со мной тоже часто так бывает, когда я получаю желанный экспонат в свою коллекцию, зная о том, что я ее единственный владелец на Земле. Как говорил Леонид Брежнев о «чувстве глубокого удовлетворения», помните? Только естественно, он никогда не употреблял слово «экстаз», а то можно было бы подумать, что наша страна вечно жила в нем. Высшая степень наслаждения от осуществления мечты, лицезрения кумира, желанной женщины и многого, многого другого – все и не перечесть. Продолжайте, мой друг, продолжайте, и ничего в этой жизни не стесняйтесь. Все, что окружает нас во Вселенной, является естеством, и главное, помните, что искусство и творчество – это самый короткий путь к Творцу, а он, как известно, не создает и не творит ничего неестественного во Вселенной. Нет, конечно, существуют ограничения и запреты, обязательно, а то мы так можем дойти и до совсем бесстыдного и отвратительного, людям только дай волю.

Немного постояв и успокоившись от нахлынувших чувств и эмоций, я подошел к следующему шедевру «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?». Я тут же вспомнил книгу Бернарда Вербера, где главного героя постоянно волнует вопрос: кто я, и куда иду?

Это была самая загадочная картина Гогена, и, по–моему, самая дорогая. Когда он ее закончил, то решил покончить собой. Ужас какой! Я провел по картине рукой и резко отдернул, когда она проскользнула около синего идола, который был в левой стороне от центра картины. От него повеяло холодом и ветром мистификации. Я снова отошел к столу и сел за него, скрестивши руки на груди.

По ощущениям я понимал и даже знал, что это конечно же Гоген, не было сомнений, во всяком случае стилистика, мазки и их размер говорили о его руке, ощущалась сдержанность и отсутствовала размашистость так же, как и у его друга Винсента Ван Гога. У меня с детства была огромная возможность соприкасаться с художественным искусством и касаться руками многих произведений. Я был приучен с детства изучать картины именно пальцами, а затем уже работать с линзами и микроскопами, ну и, конечно, со специальными растворами. Тогда я жил в Ленинграде, и учил меня дед, он служил в Эрмитаже. Как раз в Эрмитаже находилось 20 картин Поля Гогена, на которых меня и «натаскивали» дедушка и бабушка по вечерам, когда мои сверстники гоняли по каналам на великах, играли в футбол или в казаков-разбойников. Не знаю, почему меня приучали именно к Гогену и Ван Гогу. Ну, наверное, не потому, что они оба были друзьями и оба сумасшедшими?! А когда мы переехали в Москву, дедушка и бабушка стали служить в Музее изобразительных искусств имени Пушкина. Там продолжилось мое тайное обучение определенным стилям. В этом музее находилось 13 картин автора. Не знаю, почему меня приучили именно к французским стилям, не знаю…

У меня пересохло горло и, взяв с края стола бутылочку минеральной воды, я сделал глоток и поперхнулся газами, поняв, что потерялся где-то во времени и пространстве.

– Ну, довольно на сегодня, давайте уже ужинать, а то время позднее, и Вы с утра ничего не ели.

Звук шел не из пространства, а из-за спины. Я обернулся и увидел в проеме широкой двери мужчину, стоявшего широко расставив ноги и держа руки в карманах брюк.

Все как в тумане… Мне казалось, будто все происходит не со мной, с совершенно другим человеком, а я был неким свидетелем происходящего: авто, картины, яйцо, дом без окон и голос в пространстве. Я не ел весь день, а чувства голода не было, видимо, работали эмоции от увиденного, и они задавили другие рецепторы.

«Чего увиденного? А может, это иллюзия? А может розыгрыш? Точно, розыгрыш! А к чему? Ведь нет поводов, нет юбилеев, и торжества не намечались! А может, просто так, друзья прикололись? Да нет у меня особо друзей, на одной руке можно посчитать! Ага, наверно, студенты решили разыграть! Да нет, вряд ли!» – стоял и думал я, глядя на человека в проходе.

Разочарование

Он стоял совершенно неподвижно и пристально глядел мне прямо в глаза. Вид его казался серьезным, но было понятно, что он улыбается, еле заметно, но улыбается. Я тоже молча и неподвижно смотрел на него. Так продолжалось минут пять.

Этот самый Роберт был достаточно высокого роста, сухощавого телосложения, но чувствовалось, что он крепок, и от него прямо веяло властью. Не знаю, как это вообще можно объяснить, но прямо веяло ветром власти. Черные с проседью волосы были зачесаны назад, а в левом ухе висело большое золотое кольцо. Как я понял, костюм на нем был очень, ну очень дорогим, а под ним белая сорочка в ярко красную крупную клетку.

– Знаете, это какой-то сюр, я совсем недавно еще нежился с женой в кровати, а теперь неизвестно где, неизвестно у кого, и даже успел посмотреть на так называемые шедевры. Я словно в тумане и будто бы все это происходит не со мной.