– Привет, Джон, – раздался позади уже позабытый приятный голос. Это были первые слова, которые произнесла Грета, приметив меня на дождливой улице.

В ту пору жизнь моя неспешно шла своим чередом, но явно не в том направлении, какого я желал себе когда-то. Это вызывало беспокойство, и я подолгу мог предаваться размышлениям над своей нескладной судьбой, чем и занимался в ту минуту, бредя по вторящей настроению души улице. Однако когда я обернулся в сторону назвавшего меня по имени человека, то сразу же позабыл обо всём. Время, скрежеща ржавыми несмазанными шестерёнками, медленно остановилось и затем, вновь разгоняясь, побежало вспять, а я тут же ощутил лёгкость, почувствовал себя молодым и полным надежд. Это была Грета! Чудеса! Рядом с ней я снова почувствовал себя молодым и энергичным жизнерадостным юношей, который заканчивал школу вместе одновременно с этой очаровательной, но временами всё же несносной мисс Уайтхед.

Неожиданно столкнувшись, мы, обрадованные этой нежданной встрече и, казалось, невероятному шансу обратить свои мысли и взор в прошлое, счастливое время нашего общего детства, не преминули воспользоваться возможностью перебраться в близлежащее кафе, чему поспособствовала свобода распоряжаться собственным временем одновременно у обоих из нас.

– А ты не изменилась, только разве что похорошела, – говорил я ей, когда мы с неуютной Атлантик-стрит переместились под крышу закусочной.

– И ты кажешься всё тем же: тот же грустный взгляд, устремлённый вовнутрь, – ответила Грета, разглядывая меня своими блестящими счастливыми глазами. Я же с удовольствием следил за каждым её жестом и движением, наполненными неиссякаемой нежностью и природной грацией, присущей исключительно некоторым чутким и мудрым женским натурам.

– Что с твоим увлечением астрономией? По-прежнему ясными ночами напролёт наблюдаешь за звёздами?

– К несчастью, этому увлечению суждено было угаснуть вместе с одной из миллиона потухших звёзд, – я развёл руками. – А, может быть, оно просто умерло вместе с ушедшим детством. Осталось законсервированным и брошенным на полку кладовой рядом с многовековыми соленьями миссис Пинчон.

Грета улыбнулась.

Мне совсем не хотелось рассказывать ей, как мой отец, узнав о том, что я собираюсь связать свою жизнь с наукой о небесных телах, разбил мой телескоп и навсегда запер для меня чердачную дверь на замок.

Вместо всего этого я спросил:

– А ты? Научилась-таки целоваться?

Вмиг наши лица залила краска, а мы начали смеяться, поскольку каким бы неуместным и грубым несведущему человеку со стороны мог показаться мой вопрос, для нас двоих это была забавная старая шутка со времён взросления и созревания, из тех дальних краёв прошлого, когда вопросов в наших юных головах возникало миллион, а ответов, которые приходилось добывать самим, не было или же было, но намного меньше, чем нам бы тогда хотелось.

– Чем ты живёшь, Грета? – спросил я, нарушая затянувшуюся паузу: в последний раз мы виделись более десяти лет назад, и какими бы близкими не были наши отношения раньше, за время разлуки мы изменились, поэтому можно было начинать знакомиться заново.

– Так сразу и не скажешь, Джон, – она задумалась и на миг улыбка ушла с её лица. – Уж точно не желанием моих родителей в скором времени удачно выдать меня замуж, – сказала она и покачала головой, глядя в окно на пустынную мокрую улицу. – Хочется ещё столько всего успеть, посмотреть, сделать прежде, чем обзаводиться семьёй и заботами.

– Например, воочию увидеть настоящих китов, машущих на прощание своими огромными хвостами?

– Да, – она засмеялась и, кажется, была потрясена. – И выпускаемые ими блестящие на солнце фонтаны! Разве ты помнишь?

Да, я помнил. Все наши детские мечты и грёзы, выдумки и вечерние разговоры на закате. Я помнил всё отчётливо и ясно, как будто бы это было только вчера. Я отлично помнил, что было десять лет назад, однако никак не мог вспомнить то, что было со мной на прошлой неделе. Серость взрослой жизни слишком однообразна, чтобы запоминать её.

– А ты, Джон? Обзавёлся семьёй? Или у тебя есть невеста?

– Нет, – коротко ответил я и, видя на её лице удивление, пояснил. – Понимаешь, всё дело в моих больших ушах, похожих на слоновьи, или же напоминающих крылья большой отвратительной летучей мыши: редким девчонкам нравится подобная экзотика!

Грета вновь засмеялась, а я был рад, что смог отшутиться и обойти стороной столь щекотливый для меня вопрос.

Время шло. Мы то безостановочно болтали, радостно гуляя рука об руку по нашим общим воспоминаниям, то смущённо молчали, поглядывая друг на друга. Однако секунды и даже минуты тишины не были неловкими или тягостными, ведь нам было хорошо в обществе друг друга на свидании с нашим беззаботным детством.

– Поедем со мной, Джон? – неожиданно сказала Грета, когда я, вертя в руках свою давно опустевшую чашку, взглянул ей в глаза. Казалось, она ждала этого мгновения, ловила мой взгляд.

Я с недоумением смотрел на неё, не веря своим ушам. Грета, заметив моё смятение, продолжила:

– Брось всё, оставь здесь. Уплывём вместе отсюда! Как в наших детских мечтах! – сказала она и, вдохновившись этой неожиданно пришедшей ей в голову идей, стала рисовать возможности, которые откроются перед нами, по сути главной из которых была та, что Грета и Джон вновь смогут быть вместе. Спустя десятилетие вновь смогут обрести друг друга, обманув жестокую судьбу и гнусную взрослую жизнь, которые когда-то посмели разлучить их.