Быстро справившись с двумя сэндвичами и кофе, я поспешил покинуть лишённое свежего воздуха помещение таверны и вышел на улицу, желая скоротать оставшееся время за прогулкой. Солнце стояло высоко и своими лучами изо всех сил старалось прогреть осенний воздух, когда я, оглядевшись по сторонам, на противоположной стороне улицы на углу одного из зданий приметил сидящего на груде досок и ящиков мужчину, который активно махал мне рукой, приглашая подойти к нему поближе. Убедившись, что эти знаки и его внимание обращено именно ко мне, я, немного поколебавшись, перешёл дорогу и оказался рядом с ним. Это был жалкого вида калека, лишённый обеих ног, немного грязный и неопрятный, однако обладающий острым умом и располагающим к себе нравом, что он с лёгкостью продемонстрировал в последующей завязавшейся между нами беседе.

Джаггер – именно этим именем он назвал себя – сразу же признал во мне приезжего, ибо всех местных он знает в лицо, а сам он, своего рода, кингспортская знаменитость. Нищий сразу же извинился, что отнимает у меня время, и подобная вежливость ещё больше расположила меня к нему. Он поинтересовался, не из-за «Ллойгора» ли я приехал в этот город. Когда он услышал отрицательный ответ, то сразу же расслабился и, казалось, повёл себя ещё оживлённее и приветливее.

– Очень хорошо, мистер Уинтропп, что вы здесь не из-за «Ллойгора». Знаете, многие приезжают отведать нашего знаменитого вина, да слетают с катушек. Не нужно его пробовать. Не стоит. Глядите на меня! Разве это дело!? – сказал он, указывая на культи.

Далее последовал его жалобный утомительный рассказ, который я не стану здесь пересказывать, но лишь отмечу, что его итогом стала просьба подкинуть ему деньжат на пропитание, сколько мне позволяет собственное материальное благосостояние. Он в свою очередь в долгу не останется и будет рад поделиться со мной любой информацией, какая только может понадобиться приезжему, оказавшемуся в чужом городе.

– Поверьте мне, мистер Уинтропп, я тут всё про всех знаю.

Я задумался: по натуре я добрый человек и всегда готов помочь нуждающемуся, поэтому решил исполнить просьбу Джаггера, хотя, признаться, моё положение на тот момент не было безоблачным. Зато взамен калека мог бы рассказать мне про Абрахама Меннинга. Нищий, услышав его имя, как-то приник и стушевался, даже попробовал вернуть мне отданную ему мелочь, однако всё же, подумав, засунул её в карман.

– Меннинг – истинный кингспортец. Он уже обитал в своём особняке, когда я впервые появился на восточном побережье Новой Англии. Поговаривают, что его дом якобы был высечен в скале тогда, когда Уильям Баттен впервые поднялся на Кингспорт-Хэд, чтобы выстроить свой загадочный дом на краю туманного утёса. Особо сумасшедшие твердят, что Абрахам бессмертный и является одним из пассажиров того самого легендарного «Мэйфлауэра», – сказал Джаггер и посмеялся сам себе. – Личность незаметная и непрочная, ей богу, как доски в порту и все многочисленные кингспортские слухи и легенды. Вы, простите, откуда о нём услыхали?

Я ответил ему, что нашёл объявление о найме в «Рабочем вестнике».

– Знаете что, мистер, у нас нет такой газеты, – усмехнувшись, ответил Джаггер, не обращая внимания на мои попытки возражать и доказывать обратное, ведь только это мне и оставалось, поскольку имеющийся экземпляр вестника я бесследно потерял.

– За то время, что я живу в Кингспорте и наблюдаю за всем здесь происходящим, могу сказать, что это не самое странное, что мне доводилось видеть и слышать. Несуществующая газета? Что ж, возможно, несуществующая газета вполне себе реальна, – он посмотрел мне прямо в глаза. – Сложно оценивать реальность вещей в мире, объективность которого нам познать не суждено. Что же касается Меннинга, – старик покачал головой. – Он есть, но, вроде бы, и нет. Богач, но к влиятельным семьям Кингспорта его никто никогда не относил. О нём все как будто бы забыли, но, похоже, это его вполне устраивает. Редко появляется в свете, деньгами не сорит, чем зарабатывает – да Бог его знает. Все местные твердят, что он помешанный коллекционер. Что коллекционирует, не ведает никто. Те немногие, кто входили в его дом, либо не выходили оттуда вообще, либо не выказывали большого желания распространяться об увиденном. О его же подземном лабиринте, который тоже своего рода легенда, судачат многие, однако мало кто знает, действительно ли он существует. Я уверен, что под скалой расположены многочисленные коридоры, тоннели и ходы. Это всё точно есть, поскольку я сам их видел. Но это ли и есть лабиринт Меннига, я не знаю. Кингспортцы, верующие в существование лабиринта, твердят, что тот якобы древний и выстроен в честь бога Иитоя индейского племени О’одхам, что в Аризоне, но, вроде как, и у нас здесь квартируются, – Джаггер запнулся, закашлялся и достал бутылку, которую я не видел дотоле у него. Это был тот самый «Ллойгор», несколькими глотками которого тот смочил себе горло.

– Лабиринт – что-то типа символа жизни у них, понимаете? Твердят, что за последние сто лет лишь двоим удалось найти выход из круга Иитоя: Филиппу Ховарду и господину Фауллеру – он вновь запрокинул бутылку и сделал четыре больших глотка. Почему-то мне показалось, что сама тема разговора толкала его к бутылке, как будто говорить о Меннинге и его доме здравомыслящему человеку с трезвым умом не положено.

– Человек оказывается у входа в лабиринт не по своей воле, – продолжил Джаггер. Его речь стала медленнее, язык перестал слушаться, зато мозг, спущенный с поводка, бродил по широким просторам дотоле недоступных для разговора тем. – Чаще всего обстоятельства жизни или иная неведомая непреодолимая сила извне подводит беднягу к огромным двустворчатым воротам. Неизвестность, тьма, коварные сквозняки, монстры прошлого и чудовища будущего охраняют выход из него. И пускай даже тебе посчастливиться, удача окажется на твоей стороне, и ты сможешь выбраться из самого эпицентра тьмы, из этого сердца ада, ты никогда не будешь прежним. Ежедневные ночные кошмары во снах станут твоими палачами, а днём ты будешь трястись от страха в ожидании тварей из плоти и крови, которые будут мерещиться тебе за каждой дверью, – он уже не говорил со мной. Теперь он сам был собственным собеседником, я перестал быть ему нужен. Он же в свою очередь перестал интересовать меня, поскольку чем чаще он прикладывался к «Ллойгору», тем меньше веры было его словам.

– Что стало с Филиппом Ховардом? – тем временем продолжал Джаггер. – Куда он исчез? А второпях с отплывшим в Европу Роджером Фауллером? А я тебе скажу: их обоих, скорее всего, уже нет, ибо слуги Иитоя могущественны. Они достанут любого, кто играет не по правилам. Говорят, Ховарда лишили жизни в собственном доме, а корабль Фауллера разбился, и бедолага лежит на дне морском. Хотя, может, и живы оба: ведь тела так и не нашли. Боги взбалмошные создания, могли и сохранить им жизни на их горе, чтобы ещё пострадали, – сказал, оскалившись, старик и зашёлся в сильном кашле, что заставило меня брезгливо отвернуться и пойти прочь.

Без пяти минут семь я стоял перед дверью дома Абрахама Меннинга. Меня вновь встретил всё тот же с иголочки одетый слуга, который без единого слова повёл меня в приёмную. Холл, в котором я оказался, переступив порог особняка, поразил меня своим величием: высокие потолки в два-три этажа с атриумом, огромные окна по обеим сторонам от входной двери повторяли её контуры; открытые теперь шторы пропускали слабый серый свет уходящего осеннего дня, который заливал всё пространство зала. Скромный лаконичный интерьер говорил о хорошем вкусе, чувстве меры и стиле, присущем хозяину. Преобладавшие мягкие серые тона всех оттенков располагали к гармонии и спокойствию, пришлись мне по душе и оказались сродни присущей мне в последнее время меланхолии.