Ева села опять. На кухне тихо шумела вода, громыхала посуда, раздавались шаги. Потянуло вдруг запахом курицы, и она ощутила, как голодна. Просто мучительно. Желудок буквально прилип к позвоночнику.

Медленно встала, с ужасом поправляя повисшие сиротливо на бёдрах мужские трусы. Действительно новые, даже бирка болтается на цепочке. Дорогущие, как и всё то, что нацеплено на Змеёныша.

Он постеснялся залезть в её старый комод и копаться в белье. Зато раздевал её, не стесняясь. Так, лучше об этом не думать.

Ева с трудом доползла до стола, обнаружив открытый ноутбук, целую стопку своих старых конспектов и стул, принесённый из кухни. Чашку остывшего чая.

Совесть больно кольнула. Он все эти дни ни на шаг от неё не отходил, она помнила. А очнулась и сразу обидела. Вспомнился палец когтистый и слова бабки, оказавшиеся пророческими.

Медленно переодевшись, Ева с немалым трудом заползла в туалет, обнаружив там унитаз, выскобленный до совершенно сказочного состояния. И новенький коврик на холодном кафельном полу. И аккуратно сложенную гигиеническую пелёнку на полочке для туалетной бумаги. Илья обживался как мог.

И странное дело: её это вовсе не раздражало…

Никогда ещё кухня унылой квартиры не сияла такой чистотой. Не то чтобы Ева была засранкой, нет. Просто ей даже в голову не приходило выскребать вековую плесень из плиточных швов и полировать тряпкой оконную раму.

Эта квартира требовала ремонта, на который у Евы не было денег. И сил тоже не было. И желание не появлялось. А теперь она робко сидела за выскобленным до зубовного скрежета старым столом и ела очумительно вкусную курицу под белым соусом, щедро приправленную чесноком. Никогда она не любила чеснок. Как и все нормальные двуликие. А тут вдруг оказалось, что курица с чесноком – это нечто божественное. Ещё одно доказательство Евиной ненормальности.

– Ифумительно! – медленно пережёвывая и закатывая глаза в приступе гастрономического экстаза, девушка прохрипела. – Это тебе мамочка научила, сыночек?

Ляпнула и прикусила язык. Это же надо сморозить такое, Змеевская жена и на кухне торчит, обучая сыночка кулинарным премудростям. Илья тут же прямо-таки окаменел (вполне ожидаемо), и взгляд его потяжелел. Кажется, даже кухонный воздух, пропитанный ароматами ужина, ощутимо сгустился.

– Эй! – украсив куриной обглоданной ножкой край тарелки, Ева вытерла пальцы бумажной салфеткой и натянуто улыбнулась Змеёнышу. – Что снова не так? Ты когда рожи мне корчишь такие, хочется взять деревянную ложку и по лбу шарахнуть наотмашь.

Илья шутку не оценил.

– Матери у меня нет.

– У всех они есть, а тебя добрый аист принёс? Или в капусте нашли?

Ну вот зачем она лезет? Правильно Пашка ей говорит постоянно: «Ева, тебе нужно вшить деликатность под кожу!» И умение язык держать за зубами, и… Проще новую Еву скроить, говоря откровенно.

– Кукушка – она, – Илья стремительно отвернулся к окну и теперь разглядывал его старую страшную раму так пристально, как будто искал там следы древней цивилизации. – А я – сын кукушки.

– Змеёныш – ты, – хмыкнула Ева. – Ну-ка, дай свою руку.

И требовательно протянула ладонь.

Илья зябко поёжился. Сейчас он действительно напоминал кукушонка. Большеротый, глазастый, взъерошенный. Главное, чтоб из гнезда Еву не выкинул. Или не слопал. Не хотелось ему ничего ей давать, но… Этот насмешливый взгляд действовал на мальчишек всегда безотказно. Змеёныш грудь выпятил, подбородок задрал и отважно накрыл её руку ладонью. Большущей такой, несуразной.

Гладкость бархатной кожи. Тонкая, болезненно-светлая, как у каждого наследного питерца. Через неё отчётливо проступали крупные выпуклые вены и массивная кость. Длинные, как у настоящего музыканта, красивые пальцы с безупречно-овальными ногтями и узлы крепких костяшек. Запястья широкие, по-мужски уже крепкие. Горячий. У Евы всегда руки холодные, а пальцы Змеёныша просто пылали. Как и лицо, уши, шея. Венка, нервно пульсирующая на ней, цепляла взгляд своей откровенностью.

– Не трусь так, рептилия! – Ева оскалилась, снова русалочьим взглядом блеснув на мальчишку. – Не съем я тебя.

– Ты мне маникюр что ли делать решила? – Змеёныш не дрогнул. Не пугали его эти фокусы. – Очень уж взгляд у тебя плотоядный.

Русалка ему не ответила. Перевернула ладонь и всмотрелась в сплетение нитей. Так и есть. Вот он, знак нежити. Крохотный узелок жизни потусторонней. И ответ на вопрос: «Как такое случилось»?

– Сядь, Змеёныш, а то упадёшь. – Ева тяжко вздохнула, потянувшись к столу.

Но руку не отпустила, хотя перепуганный парень из цепких девичьих пальцев её попытался отнять.

– Я уже один раз с тобой рядом упал, – прошипел Илья громко. – И мне не понравилось.

С громким скрежетом выдвинув ящик стола, Ева нашарила там старинное увеличительное стекло, тихо присвистнула, заставив лампочку старенькой люстры под потолком ярко вспыхнуть, и снова вернулась к руке.

Так и есть. Знак пятиконечной звезды, увеличенный лупой, как клеймо выступал на ладони.

– Сюда смотри, кукушонок, – протянула стекло наблюдавшему молча мальчишке. – Видишь что?