— … ну а это — я!

Закончив, обернулся на маман и скорчил физиономию а-ля «такие, вот, дела!». Та в ответ, лишь громко выдохнула и уставилась в потолок.

Достав из своей сумки ручку…

— Можно у вас листочком разжиться? — спросил у адвоката я, и тот вырвал один лист из своего блокнота, передав его мне.

…написал лишь одно слово: «Синтагард», а затем, сложив листок пополам, встал, и, подойдя к Комаровскому, передал ему записку.

— Григорий Симеонович знает, что это значит. — прошептал я, а затем вернулся в кресло.

Честно сказать, даже не надеялся на то, что Яша в курсе истории, связанной с этим препаратом. Она, история эта, настолько «токсична», что я бы удивился, посвяти Гриша в нее Яшу. Однако он наверняка захочет узнать у брата, что это за чертовщина, и вот тогда…

Но…

Комаровский развернул записку и, прочитав…

Нет, Яша в курсе — это совершенно точно! — подумал я, поглядев на смертельно побледневшего Комаровского, который впился взглядом в мое лицо, а затем…

Затем он так закашлялся, что я подумал, будто бы ему все, крышка.

В этот момент к нему подскочила медсестра, в руках у которой обнаружилась бутылка с водой.

— Яков Симеонович…

— Спасибо, Настя. — ответил тот, взяв бутылку и присосавшись к ней, после чего закашлялся вновь, а прокашлявшись, сказал для главврача: — Мне…давайте сделаем небольшой перерыв, пожалуйста.

Встав и убрав дрожащей рукой записку в карман, он нетвердой походкой направился на выход.

— Где у вас женский туалет? — шепотом поинтересовался я, подойдя к медсестре.

— В конце коридора. — ответила та, большим пальцем указав направление.

Уже около двери меня догнал папаша.

— Злат…! — шикнул он мне на ухо.

— Уважаемый отец, в туалете я как-нибудь обойдусь без вас! — прошипел в ответ я.

— Злат…! — не унимался тот.

— Если сейчас пойдешь со мной, всем будет очевидно, что ты ему просто денег дал! — очень-очень тихо произнес я, добавив. — Не парься, теперь эта «партия», скорее всего, за мной!

— Скорее всего… — пробурчал папаша, но спорить более не стал, вернувшись в свое кресло.

Маман с бабулей также порывались было пойти со мной, однако я не слишком-то вежливо махнул рукой. Сидите, мол!

Чуть позже.

Комаровский шел…очень-очень неспешно…как раз в сторону женского туалета. И лифтов.

Народу на этаже (детей, а также детей с родителями) уже было довольно много, хотя еще недавно не было практически никого.

Комаровский вызвал лифт.

Встав неподалеку, быстрым движением руки переложил перцовый баллончик из сумки в карман своего пиджачка. Мне очень…очень бы не хотелось распылять нечто подобное на территории детской больницы, ибо это чревато. Впрочем, состояние Комаровского сейчас таково, что он вряд ли станет на меня кидаться, дабы придушить, но…

Береженного Бог бережет.

В этот момент открылись двери лифта, из которого вышла женщина и мальчик лет десяти.

Комаровский зашел в лифт. Я же чуть помедлил и, обернувшись в сторону кабинета, заметил главврача, которая тоже вышла в коридор и теперь кому-то звонит.

Лифт никуда не поехал, Комаровский явно ожидает меня, хотя и демонстративно смотрит в потолок. Не вынимая руки из кармана, зашел в кабину.

Его пожелтевший от курева указательный палец нажал на кнопку «-1», после чего сам Яша отвернулся к зеркалу, висящему на стене лифта, и принялся поправлять свой старый, как и вся прочая его одежда, галстук.

Выйдя из лифта в подвальном помещении, он, все также не обращая на меня внимания, пошел по коридору, под потолком которого были проложены трубы.

В больничной «курилке».

Когда в «курилку», являющуюся, по сути, хорошо вентилируемым «карманом» в этом коридоре, где на обычной больничной тумбочке стояла банка, выполняющая роль пепельницы, зашел Комаровский, там уже находились две девицы лет двадцати пяти, наверное, вряд ли старше. То ли практикантки какие-то, то ли…

— Выйдите! — односложно велел им Яша.

Он сейчас сильно не в настроении и в вежливость играть явно не собирается.