— Ночью? — переспросил Рихард недоверчиво. — Именно ночью рассказать?

— Ты не веришь мне?

— Меня несколько лет учили не верить русским. Вкладывали в голову, что после евреев это самая лживая нация. И знаешь, довольно сложно не согласиться, когда прежде я уже ловил тебя на обмане, — но все же тон его голоса смягчился. Рихард несмело протянул ладонь и осторожно положил на талию Лены, привлекая ее ближе. — И я уже говорил тебе, что этот поляк действует мне на нервы…

— И совершенно зря.

Она не удержалась. Заметив тень вины в его глазах, протянула руку и провела по его растрепанным волосам, чтобы скользнуть потом по щеке ласковым жестом. Рихард повернул быстро голову и коснулся губами ее ладони. Прямо в центре. У нее от этого прикосновения что-то сладко дрогнуло внутри.

— Я хотел поговорить с тобой. Видел, что ты расстроена. Потому и поднялся к тебе, — объяснил Рихард, снова поднимая на нее взгляд. — Не знаю, что толкнуло к гаражу в тот момент. На окнах жилища Войтека нет штор, и все видно, как на ладони. О, если бы ты знала! И все это время — остаток ночи и весь день — я убеждал себя, что я не имею ни малейшего права что-то требовать от тебя. Ни малейшего. Кто я такой, чтобы требовать? И я убеждал себя, что все, что происходит между тобой и Войтеком, единственно верно. Что так и должно быть.

— Я просто хотела… мне было так больно… он бы понял… — сбивчиво попыталась объяснить Лена и умолкла, когда заметила странное выражение на лице Рихарда. Потянулась к нему тут же, обхватила ладонями его лицо, чтобы он не отдалился от нее снова. Но было поздно. Она поняла это каким-то внутренним чутьем. Словно весы качнулись в другую сторону под гнетом смысла последних слов.

— Да, он бы понял, как тебе больно, — проговорил Рихард. — Потому что у вас одна боль на двоих, верно? Потому что у вас один враг на двоих, — он помолчал, а затем продолжил: — Знаешь, в ту ночь, когда я вез Магду в госпиталь, случилась одна авария. Томми достал одного из наших, и он с трудом сел на поле Штайлера, недалеко от дороги. Он был еще жив, этот молоденький лейтенант, когда я вытащил его из обломков. Он умер у меня на руках. Я думал, что смогу помочь ему, довезу до госпиталя, ведь тут всего несколько километров, но нет…

Лена вспомнила, каким подавленным вернулся Рихард ночью из госпиталя, и только теперь поняла причину. А еще поняла, что он искал утешения в ее руках вчера, когда она закрылась от него и старалась избежать его близости, погрузившись в свою собственную скорбь, когда отдалилась от него.

— Мы все потеряли кого-то вчера ночью, — проговорил Рихард, внезапно положив руки на ее запястья и отводя ее ладони от своего лица. — Но скорбь после потери у нас всегда будет разная, правда? У кого тогда искать утешения в ней? Чьи радости мы будем разделять? Чьим победам радоваться? Что будет общего тогда у нас?

Рихард поднялся со своего места и, подхватив бокал с фортепьяно, прошел к столику, где прежде оставил графин с коньяком. От души плеснул себе напиток, поболтал немного бокал, глядя в тот так, словно надеялся найти ответ в его глубине. Лена, растерянная, не понимала, что происходит, просто наблюдала за ним и прокручивала в голове все сказанное сегодня и вчера ночью. Ей казалось, что она неверно переводит слова, не улавливает истинный смысл сказанного.

— Я эгоистично позволил себе то, что не следовало, — произнес Рихард спустя некоторое время. — Этого не должно было случиться. Я старше тебя и намного опытнее. Я должен был сдержать свои порывы. Это целиком моя вина.

Было так больно, словно кто-то ударил ее в грудь. Даже дышать стало сложно. Нет, она понимала все верно. Даже если бы неверно переводила немецкую речь в уме, интуиция подсказала бы, что происходит.

— Этого не должно было случиться, — повторил Рихард каким-то странным тоном. — Я должен был подумать о последствиях.

— О последствиях? — переспросила Лена, надеясь, что ей все это просто снится. Она уже жалела, что пришла сюда, в музыкальную. Быть может, если бы они не говорили сегодня вечером, ничего бы не поменялось между ними. Не ускользало сейчас, как вода сквозь пальцы.

— Ты знаешь, что ждет тебя за связь с немцем, Ленхен? По новым законам, принятым недавно, в лучшем случае тебя отправят в лагерь. В худшем — повесят у здания гестапо в назидание остальным, — отрывисто произнес он, глотнув коньяк. — Для нас было бы лучше прекратить все это именно сейчас. Когда все не зашло так далеко. Когда это просто рождественская эйфория. Просто страсть, вскружившая голову. Я пошел на поводу у своих желаний и не подумал о том, что могу сломать тебе жизнь. Лишить тебя будущего.

— Нет… — прошептала Лена, качая головой. — Я не понимаю… Если ты думаешь, что я решила вернуться домой через… через… через это, то ты ошибаешься! Да и куда мне возвращаться теперь? Или все из-за Войтека? Это из-за него? Но я же объяснила тебе!

Рихард поставил бокал и шагнул к ней, протянув руки. Лена с готовностью вошла в его объятие и прижалась к нему, крепко обхватив за талию. Ей казалось, что он передумал, что все снова будет как прежде. Но потом он заговорил глухо, словно у него пересохло в горле, и Лена поняла, что ошибалась.