— Покличу немца! — сорвалась вдруг с места Катерина и побежала через анфилады комнат на второй этаж, решив, что Иоганн сумеет помочь Лене. И Лена не стала удерживать ее, отпустила. А потом смело шагнула в гостиную на все еще дрожащих после пережитого ногах, вспомнив поговорку, что перед смертью не надышишься.

— Ты опоздала вернуться в Розенбург в назначенное время, — без всяких предисловий произнесла баронесса холодно. Она сидела словно королева в кресле с высокой спинкой, поставленном у окна, где рассеянно просматривала письма и газеты. Лена принесла их вместе с почтой, когда вернулась недавно в замок. Биргит не преминула пожаловаться на работницу, когда передавала хозяйке полученную корреспонденцию.

— Мой сын ясно дал понять, что подобное поведение совершенно…

Она прервала свою речь, услышав удивленный выдох Биргит, стоявшей за спинкой ее кресла, как и подобает верному слуге. Подняла голову от корреспонденции и увидела то, что заметила домоправительница несколько мгновений назад. Разбитое лицо Лены.

— Что с лицом? — от этого холодного равнодушного вопроса, словно баронесса интересовалась, какая погода за окном, вдруг сдавило в горле странной ненавистью. На это равнодушие. На немецкую речь. На это высокомерие и убежденность в собственном превосходстве.

— Катерина случайно ударила локтем, когда забирала покупки, моя госпожа, — проговорила Лена севшим голосом.

— Вы, русские, такие неуклюжие, — насмешливо ответила баронесса. — То с лестницы падаете, то локтем получаете в лицо…

Они встретились взглядами. Буквально схлестнулись. И Лена не отвела глаз в сторону, не опустила взор в пол, как вынуждала ее Биргит жестами за спиной баронессы.

— Ты так и не меняешься, — сказала баронесса. — Русские до безумия упрямы. Вы не знаете, когда нужно просто смириться и перестать доставлять другим неприятности. Если бы не это, война бы уже давно закончилась. Но нет! Вы до последнего будете зачем-то показывать свое азиатское упрямство. И ради чего? Французы поступили благоразумно и сохранили все, что можно было. Вы же только разрушаете. Надеюсь, ты понимаешь, что твоя выходка не останется без последствий. Мой сын предупреждал вас о правилах, которые придумал для этого дома и для русской прислуги. Ты нарушила его приказ и получаешь предупреждение, Лена. После второго ты отправишься в полицию, и они будут решать твою судьбу, а вовсе не я.

Лена не могла не вздрогнуть при упоминании полиции, и баронесса улыбнулась довольно, решив, что достаточно запугала ее.

— Что с твоим лицом, Лена? — на удивление мягким тоном вдруг произнесла баронесса. Лене показалось, что она расслышала в нем участие и искреннюю тревогу. К горлу тут же поступил комок слез. Но один единственный мимолетный взгляд на довольную Биргит тут же заморозил этот порыв слабости.

— Катерина случайно ударила локтем, моя госпожа.

— Что ж, — равнодушно произнесла баронесса, возвращаясь к разбору почты. — Биргит, проследи, чтобы она никому не показывалась на глаза, пока не пройдет этот ужас на ее лице. Пусть работает в кухне или во дворе. Но только не на нашей половине.

— Я прослежу, госпожа баронесса, — кивнула Биргит, а потом кивнув перед уходом баронессе (впрочем, та даже не заметила этого кивка, погруженная в просмотр списка имен погибших под заголовком «Геройская смерть ради будущего Германии»), схватила Лену за предплечье больно и потащила вон из комнаты.

— Русская дрянь, от тебя одни неприятности! Ни минуты покоя нет! — приговаривала она, направляясь к кухне через комнаты и не отпуская руку девушки. Лена поняла сразу, куда тащит ее немка. Биргит явно решила в очередной раз продержать ее без воды и еды в холодном погребе, пока не решит, что достаточно наказала служанку. И девушка не сопротивлялась — покорно шла за ней. Может, это будет только к лучшему — просидеть в темноте погреба все это время вдали от всех. От расспросов. От взглядов на ее лицо. От всего настоящего. Только жаль, что не удастся там спрятаться от своих воспоминаний. От своего прошлого.

Но когда Биргит распахнула дверь в темноту погреба, Лена поняла, что не хочет оставаться одна. Только не сейчас. И не в темноте, где ей будут видеться бесцветные глаза шупо под светлыми ресницами. Хотелось упереться руками в косяк двери, как мальчику в известной русской сказке, которого Баба-Яга никак не могла запихнуть в печь.

Лену спас приказ Иоганна подняться к нему в комнаты. Урсула, через которую он передал свое распоряжение, многозначительно добавила при этом, что он не потерпит никакого возражения и ни от кого. Биргит, недовольно поворчав, все же отпустила Лену наверх, напомнив, что отныне ей нельзя попадаться на глаза баронессы, и чтобы она была осторожна на хозяйском этаже.

Иоганн уже знал. Лена сразу же поняла это по его взгляду, которым немец встретил ее, едва она перешагнула порог. Непонятно откуда, но он знал, что именно случилось. Он резкими движениями направил коляску к ней, когда заметил, что она остановилась, как вкопанная, посреди комнаты. Взял ее за руку и заглянул пристально в лицо, оценивая повреждения на ее лице.

— Айке даст тебе мазь, Воробушек. Нужно как можно быстрее убрать любые следы кровоподтека и ссадин, — произнес мягко, но решительно Иоганн, сжимая ее ладонь. — Кто это был, Лена? Кто-то из местных? Шупо? СС? Кто? Мне нужно знать. Это нельзя так оставить.

— Не надо, — прохрипела Лена в ответ, понимая, что Иоганн догадался только о части правды. Опустилась устало на пол у колес, по-прежнему не выпуская своей ладони из его руки. Аромат его одеколона напомнил о Рихарде, и Лена едва сдержалась, чтобы не разрыдаться в голос.

Ей было страшно. До сих пор. Ее колотило такой дрожью, что Иоганну пришлось сжать ладонь сильнее, чтобы удержать ее пальцы. И страшно не столько от того, что случилось в лесу, а от того, насколько это меняло ее жизнь сейчас. А еще больно и горько от того, что частично она сама была виновата в том, что произошло.