В горле что-то больно сжалось. Лена попыталась вспомнить, что сказала маме перед уходом на рынок. Какие были ее последние слова перед таким долгим расставанием? Говорила ли, что скоро вернется? Сказала ли вообще «До свидания»? И не смогла вспомнить. Словно кто-то уже успел стереть из памяти тот день в Минске.

Рихард ничего не ответил. Просто поднялся, взял фуражку со стула и вышел вон. Спрятанные под фуражкой письма так и остались лежать на бархатной обивке стула. Лена после недолгих раздумий шагнула к ним и спрятала в карман фартука, чтобы выполнить просьбу молодого барона. Затем поспешила выйти в холл, чтобы проводить его и затворить за ним дверь, но к своему удивлению, Рихарда там не нашла. Не было его и на крыльце, куда она шагнула в поисках. Только Войтек стоял у машины и натирал запотевшие боковые зеркала. Он приветственно поднял руку, когда заметил Лену, и она махнула ему в ответ.

— Веронал — сильная вещь, — произнес Рихард за ее спиной, в который раз подкрадываясь к ней незаметно. Лена обернулась к нему, и он улыбнулся ей уголками губ. — Я снова напугал тебя. Это становится привычкой.

Он помолчал немного, стукнул пару раз фуражкой по бедру, а потом снова взглянул на Лену.

— Надеюсь, ты не натворишь глупостей, маленькая русская? Потому что мы не кошки, у нас не бывает запасных жизней.

Лена вдруг растерялась от такой прямоты и не нашла слов, чтобы ответить ему сейчас. Он же перевел взгляд от ее глаз выше и заметил:

— Хорошо, что мама тебя не видела. Больше не пренебрегай головным убором, договорились? Никогда не узнаешь заранее, в каком настроении она проснется утром.

Лена в испуге подняла ладонь к голове и похолодела, поняв, что стоит без косынки. Рихард снова улыбнулся. На этот раз мягко и успокаивающе, заметив ее испуг.

— Это мой вина, — вмешался вдруг Войтек на корявом немецком, незаметно для Лены подошедший к крыльцу. — Я снял это.

Это действительно была вина Войтека. Она совершенно забыла, что когда у нее сползла косынка на лоб, поляк просто стянул ее с головы Лены. У нее в тот момент были заняты руки — она резала ветчину, стараясь делать это как можно тоньше и ровнее. Только улыбнулась в ответ Войтеку и смутилась, когда он заметил, что у нее красивая улыбка. В суете совершенно забыла о косынке, так оставшейся лежать на кухонном буфете.

Рихард ничего не произнес в ответ. Взгляд знакомо заледенел, стирая малейший след улыбки на его губах. Он отвернулся от Лены, чтобы надеть фуражку, а потом стал натягивать перчатки резкими движениями.

— Ты просила разбудить дядю Ханке? Теперь иди и развлекай его до завтрака, потому что он вряд ли заснет теперь, — проговорил Рихард Лене и стал спускаться по ступеням быстрыми шагами. — Войтек, мой саквояж уже в авто? Все готово?

— Все готово, господин Рихард, — откликнулся поляк.

— Тогда беги до ворот впереди и проверь, не закрыл ли Штефан их на ночь. Если закрыл — отвори. Не хочу задерживаться. И уж тем более, будить Штефана ради такого пустяка.

Лена видела, как дернулся желвак на лице Войтека при этом приказе. Потому улыбнулась ему уголками губ, подбадривая. Поляк кивнул ей в ответ, поправил шейный платок и побежал от дома по подъездной аллее.

Рихард не посмотрел на нее. Она сама не понимала, что ждет именно этого, когда стояла на крыльце и не уходила в дом. Пока он не сел в автомобиль и не рванул с места вслед за Войтеком, прошуршав на прощание гравием, рассыпавшимся из-под колес. Она успела только увидеть его профиль. Лена на что угодно была готова поспорить, что по его высокому лбу пробегали сейчас морщинки. Так всегда было, когда Рихард был сосредоточен или недоволен.

Одно мгновение, и все. Черный автомобиль быстро побежал по аллее, увозя Рихарда в Йену, где он сядет на поезд, чтобы начать путешествие для возвращения в часть. И только когда «опель» скрылся среди зелени парка, пришло понимание, что он уезжает не просто в обычное путешествие. И что он может не вернуться из этой поездки.

Это понимание принесло с собой ощущение потери, которое только усилилось, едва Лена переступила порог спальни Иоганна. Быть может, Рихард был прав, решив не прощаться с родными перед отъездом. Может, Иоганну не следовало видеть племянника. Потому что это прощание расстроило немца до глубины души, как заметила Лена. Он даже как-то состарился на несколько лет на вид.

— Воробушек, как тяжело отпускать от себя детей, понимая, куда именно они уходят от тебя! — воскликнул Иоганн, когда Лена опустилась на край его постели и робко коснулась его руки в желании хоть как-то приободрить.

— Не думайте о плохом. Нельзя так.

— Верно, Бога нельзя гневить худыми мыслями, но… Я знаю, как он летает. И знаю, чем это может обернуться. Я говорил тебе, как зовут его в полку? «Бесстрашный барон». Мне написал об этом один из моих бывших сослуживцев по эскадрилье. А я бы назвал его безумным! Потому что только безумец выбирает себе такую тактику — пустить как можно ближе к себе противника и только тогда открывать огонь. Ты помнишь, небо любит бесстрашных, но не прощает безрассудства! Словно ему надоело жить!

— Быть может, я почитаю вам? Это отвлечет от дурных мыслей, — предложила Лена и потянула к книгам, лежащим на тумбочке у кровати. Ее бы это тоже отвлекло от собственных чувств, поэтому она обрадовалась, когда Иоганн кивнул в ответ.

Сюжет пьесы не особо увлек Лену в тот момент. Она никогда не любила трагедии из-за смертей, которыми непременно изобиловали пьесы. «Мария Стюарт» Шиллера не стала исключением. Некоторых слов Лена не понимала, но знала, какой финал ждет героиню. Но строки о любви, которые писал некогда Шиллер, захватили все же ее в плен.