Шрифт:
Слышишь, мачеха звездного табора Ночь, что будет сейчас и потом?
(8) Наливаются кровью аорты, И звучит по рядам шепотком: - Я рожден в девяносто четвертом, Я рожден в девяносто втором... И,в кулак зажимая истертый Год рожденья с гурьбой и гуртом, Я шепчу обескровленным ртом: - Я рожден в ночь с второго на третье Января в девяносто одном. Ненадежном году, и столетья Окружают меня огнем.
1937, Bоронеж
***
Флейты греческой тэта и йота Словно ей не хватало молвы Неизваянная, без отчета, Зрела, маялась, шла через рвы.
И ее невозможно покинуть, Стиснув зубы ее не унять, И в слова языком не продвинуть, И губами ее не размять.
А флейтист не узнает покоя Ему кажется, что он - один, Что когда-то он море родное Из сиреневых вылепил глин.
94
Звонким шепотом честолюбивым, Вспоминающим шепотом губ Он торопится быть бережливым, Емлет звуки, опрятен и скуп.
Bслед за ним мы его не повторим, Комья глины в ладонях моря, И когда я наполнился морем, Мором стала мне мера моя.
И свои-то мне губы не любы, И убийство на том же корню. И невольно на убыль, на убыль Равноденствие флейты клоню.
7 апреля 1937, Воронеж
***
Нереиды, мои нереиды, Bам рыданье - вода и питье. Дочерям среди зимней обиды Состраданье обидно мое.
***
Я к губам подношу эту зелень, Эту клейкую клятву листов, Эту клятвопреступную землю: Мать подснежников, кленов, дубков. Погляди, как я крепну и слепну, Подчиняясь смиренным корням; И не слишком ли великолепно От гремучего парка глазам? А квакуши, как шарики ртути, Голосами сцепляются в шар, И становятся ветками прутья И молочною выдумкой пар.
30 апреля 1937
***
Как по улицам Киева-вия Ищет мужа, не знаю чья, жинка, И на щеки ее восковые Ни одна не скатилась слезинка. Не гадают цыганочки кралям, Не играют в купеческом скрипки, На Крещатике лошади пали, Пахнут смертью господские липки. Уходили с последним трамваем Прямо за город красноармейцы, И шинель прокричала сырая: "Мы вернемся еще, разумейте!"
апрель 1937
95
***
Клейкой клятвой пахнут почки, Вот звезда скатилась, Это мать сказала дочке, Чтоб не торопилась.
"Подожди", - шепнула внятно Неба половина И ответил шелест скатный: "Мне бы только сына...
Стала б я совсем другою Жизнью величаться, Будет зыбка под ногою Легкою качаться.
Будет муж, прямой и дикий, Кротким и послушным, Без него, как в черной книге, Страшно в мире душном..."
Подмигнув на полуслове, Запнулась зарница. Старший брат нахмурил брови. Жалится сестрица
Bетер бархатный, крыластый Дует в дудку тоже, Чтобы мальчик был лобастый, На двоих похожий.
Спросит гром своих знакомых: "Bы, грома, видали, Чтобы липу до черемух Замуж выдавали?"
Да из свежих одиночеств Леса - крики пташьи, Свахи-птицы свищут почесть Льстивую Наташе.
И к губам такие липнут Клятвы, что, по чести, В конском топоте погибнуть Мчатся очи вместе.
Bсе ее торопят часто: "Ясная Наташа, Выходи,за наше счастье, За здоровье наше!"
2 мая 1937
96
***
1 К пустой земле невольно припадая, Неравномерной сладкою походкой Она идет,чуть-чуть опережая Подругу быструю и юношу-погодка. Ее влечет стесненная свобода Одушевляющего недостатка, И кажется, что ясная догадка B ее походке хочет задержаться О том, что эта вешняя погода Для нас - праматерь гробового свода, И это будет вечно начинаться.
2 Есть женщины, сырой земле родные, И каждый шаг их - гулкое рыданье. Сопровождать умерших и впервые Приветствовать воскресших - их призванье. И ласки требовать от них преступно, И расставаться с ними непосильно. Сегодня - ангел, завтра - червь могильный, А послезавтра - только очертанье. Что было поступь - станет недоступно. Цветы бессмертны. Небо целокупно. И то, что будет, - только обещанье.
4 мая 1937
***
На меня нацелилась груша да черемуха Силою рассыпчатой бьет меня без промаха. Кисти вместе с звездами, звезды вместе с кистями, Что за двоевластье там? B чьем соцветьи истина? С цвету ли, с размаха ли, бьет воздушно-целыми Воздух, убиваемый кистенями белыми. И двойного запаха сладость неуживчива: Борется и тянется - смешана, обрывчива.
4 мая 1937
97
Рим
***
Где лягушки фонтанов, расквакавшись И разбрызгавшись, больше не спят И, однажды проснувшись, расплакавшись, Во всю мочь своих глоток и раковин Город, любящий сильным поддакивать, Земноводной водою кропят,
Древность летняя, легкая, наглая, С жадным взглядом и плоской ступней, Словно мост ненарушенный ангела В плоскоступьи над желтой водой,
Голубой, онелепленный, пепельный, В барабанном наросте домов, Город, ласточкой купола лепленный Из проулков и из сквозняков, Превратили в убийства питомник Bы, коричневой крови наемники, Италийские чернорубашечники, Мертвых цезарей злые щенки...