— Они уничтожили капсульный центр? — Марсель задал вопрос, когда я замолчала и, видимо, сидела так слишком долго.

Открыла глаза, мотнув головой, выныривая из того ужасного дня. Взгляд тут же нашел моего любимого кота, и я тяжело сглотнула.

— Нет. Он не пострадал. Но забрать брата мне не дали. Все дети, что оказались там, были изъяты для нужд войны. Мне сообщили это тогда, когда я пришла забирать его одна. Без родителей. Он был всем, что осталось у меня от семьи, и я любила его. Уже тогда. А они просто забрали их всех. Всех, кто выращивался в капсулах. И именно тогда, а не в день смерти моих родителей, я вышла на улицу, растерянная, убитая горем и современно не понимающая, как жить дальше. — Взяла как обычно тонко чувствующего меня рыжего наглеца, подошедшего и потершегося о мои ноги, и погладила его по спине, слушая ласковое мурлыканье. — Маленький рыжий котенок, явно тоже потерявший всю свою семью, спас меня тогда. Весь мой мир обрушился, а я сидела напротив капсульного центра и гладила того, кто на долгие годы стал центром моей жизни. Ради кого я снова и снова возвращалась из боя, ради кого вставала по утрам и заставляла себя жить дальше. — Марсик мягко забрался повыше и положил свою морду мне на плечо. — Я не отдам своего ребенка в подобный центр. Никогда. И вообще никому не отдам. Просто хочу быть уверена, что у этого ребенка буду и я тоже, так что мне важно не умереть в процессе, а неопределенность в виде слишком быстро растущего плода и странного физического состояния меня почти убивает. Мой ребенок вообще не должен был родиться в эту войну. Я не хочу, чтобы он видел даже край того ужаса, который пришлось пережить мне и который наверняка пережил мой брат. И поэтому я так зла на Пикси. Лучше бы у меня вообще никогда не было детей, чем вновь пережить этот кошмар, умирая внутри от ужаса, творящегося вокруг.

Глава 21. Первые ростки семейности

Если ваш дракон начал приручаться

— радуйтесь тихо.

Он может только притворяться домашним!

Марсель

Мне безумно захотелось обнять девушку, что судорожно стискивала кота. Она выглядела ужасно беспомощной, хрупкой. И не скажешь, что перед тобой закаленная военная, которая могла с легкостью меня прикончить. Про кровавый беспредел, оставшийся от моей команды, и вовсе промолчу.

В общем, странный порыв с моей стороны… наверное, потому, что она теперь мать моего ребенка? Гормоны? Отцовский инстинкт?

Ладно, всё равно сейчас таким лучше не заниматься. Лора вряд ли обрадуется, если я измажу ее с ног до головы в кабаньей крови и прочих внутренностях.

— Я… сочувствую, — тем не менее постарался подбодрить ее я. — Пусть и не могу сказать, что понимаю тебя. Для меня фигуры отца и матери — это нечто абстрактное. Я бы даже сказал далекое. Да и сестер с братьями у меня тоже никогда не было. Но, наверно, я все же могу осознать внутреннее одиночество.

В воспоминаниях мелькнуло собственное далекое детство. Нет, я не ханжа и не в край оборзевшая от вседозволенности сволочь (пусть другие и думают иначе), потому никогда не скажу, что детство у меня выдалось хоть сколько-то тяжелое.

Как бы ни были заняты родственники, включая тетку, но за мной постоянно наблюдал целый штат слуг, в ряды которых, помимо нянек и учителей-инструкторов, входил даже детский психолог. Если я проявлял к чему-то интерес, это сразу замечали и грамотно развивали. Если я чего-то хотел, это покупали, чтоб на ежедневных отчетах обязательно светилась моя улыбка — довольного жизнью ребенка.

Но, видят боги, как же я уставал от этого «правильного» воспитания и скучной жизни. А еще от того, что всё окружение смотрело на меня скорее как на объект исследования и получения денег. Я был для них просто заданием, мальчиком, которого надо надрессировать и вырастить как можно идеальнее, чтоб результат понравился заказчику. Когда родители умерли, я, наверное, даже вздохнул слегка с облегчением. Ведь умерли не родные мне люди, а именно что «заказчики». Хотя, думаю, правильнее назвать их «инвесторы». Потому что, в конце концов, они не ставили некие четкие рамки, а просто выращивали нечто не совсем бесполезное, чтоб потом получать дивиденды.

Лора мотнула головой, а затем посмотрела на меня уже без тоски во взгляде:

— Не стоит. Я рассказала все просто потому, что устала хранить в себе. И чтобы ты понимал — этого кота я буду беречь до последнего. — Она ужасно мило нахмурилась. Или мне одному так кажется? — Он у меня уже старичок, если судить по кошачьим меркам, конечно, но я его регулярно обновляю. И пусть все смотрят на меня как на идиотку, когда все эти дорогущие омолаживающиеся процедуры провожу не себе, а коту. Мне все равно. Главное, чтобы он жил.

Она снова стиснула в объятиях лысого кота, впрочем, тот не особо возражал. Разве что постоянно отвлекался на что-то в кустах.

— Долгое время он был для меня единственным близким существом. Но теперь… у меня есть вы и вроде как этот ребенок. Но на инкубатор вы меня не уговорите. Только если мне действительно будет угрожать опасность, и то тогда купим его себе домой вместе со штатом врачей.

— Тогда ты переживала без причин. Сдавать эмбрион в дешманские общественные «теплицы» по выращиванию младенцев я точно не собирался. Даже если бы наш отпрыск оказался самым обычным человеческим младенцем, — успокоил я девушку. — Готовить будешь ты, или мне сходить помыться?

Вопрос, между прочим, серьезный. Туша еще не разделана, но жрать уже хотелось. И, думаю, не только мне. Хотя я до сих пор в шоке от того, куда в Лоре исчезли батончики армейского концентрата. Беременные страшные…

— Шашлык из свинины? — хмыкнула девушка, отпуская кота и тут же сжимая в руках миску. — Я, по крайней мере, начну готовить, а ты выкинь остаток туши. Все равно столько не съедим. Эй! — тут же нахмурилась она, отбирая у кота сворованный им кусок мяса. — Марсик, а вдруг у него глисты?! Не жри пакость! Термически обработаем и все нормально поедим! — Она забрала кота под мышку, а второй рукой подхватила миску с мясом. — Мойся и присоединяйся, без тебя скучно. К тому же тебе еще спасать меня от переедания…