Всё было неправильно; всё происходило прямо сейчас, наяву, а не во сне. Во сне я хотя бы имела некоторую власть – и не боялась мертвецов.

Или почти не боялась.

Здесь же…

…А он обернулся ко мне, порывисто, всем корпусом разом, и гулким, чрезвычайно низким произнёс:

– Это я! Да, это я! Кто спрашивает? Я тут!

– Леди Виржиния? – позвала меня, кажется, леди Уоррингтон; собачка опять залаяла.

Я же могла думать только об одном:

«Значит, вот тут его и убили».

Воображение против моей воли дорисовало и брызги крови, и ржавый, кисловатый запах. Но наяву всё осталось неизменным. Поскуливала в корзине очаровательная маленькая собачка с большими печальными глазами, а леди Уоррингтон ворковала над ней, как над младенцем. Жеманная особа с марсовийским именем, никак не желающим закрепиться в памяти, умудрилась обогнать всех и теперь стояла у лестницы, нетерпеливо постукивая веером по перилам. Прочие леди рассеялись между нею и мной; многие выглядели растерянными, словно и не знали, идти дальше вперёд или всё же подождать, тем более что негласная их предводительница также замешкалась у корзинки с собакой… Я замерла, не смея двинуться с места; граф Ллойд оставался рядом, шагни только – и притронешься, такой же настоящий, как и всё прочее вокруг… как и все прочие.

Вот только с ним нельзя было заговорить, не привлекая внимания леди Уоррингтон и её подруг.

Значит, надо было вернуться позже.

Во сне.

– Мне почудилось, что телефон издал какой-то звук. Это ведь телефон вон там? – громко произнесла я, оправдывая заминку. – И поглядите только, какое прелестное убранство! У книг очаровательные корешки, а эти зелёные стены! Немного похоже на кабинет моей бабушки, леди Милдред.

– Ах, это всего лишь одна из малых гостиных, – откликнулась одна из леди; кажется, её звали Лилиан. – Ими иногда пользуются, чтобы переговорить с глазу на глаз, но именно на этот этаж редко кто-то заходит. Видите ли, здесь мемориальные таблички у некоторых комнат, а есть, знаете ли, суеверие…

– Дорогая моя, в жизни нынче суевериям не место! – откликнулась леди Уоррингтон. Собачку она теперь держала на руках, и бедняжка наконец успокоилась. – Хотя мне, признаться, тоже не по себе, когда я гляжу на таблички. Они должны придать клубу солидности, но, право слово, сложно забыть, что все эти имена принадлежат людям достойным, но, увы, покойным.

– Но вешать мемориальную табличку при жизни – примета ещё хуже…

Я снова бросила взгляд вглубь комнаты; граф Ллойд всё ещё был там, но силуэт его стал зыбким, полупрозрачным, размытым.

– Кто убил вас? – спросила я, едва шевельнув губами.

На удивление, он услышал – возможно, потому что сейчас для него не существовало иных голосов, кроме моего.

– Так я мёртв? – призрак повернулся вокруг самого себя, как игрушка-волчок, снова и снова, быстрее и быстрее. – Какая досада! Какая досада!

Мне сделалось дурно. Я отвернулась и поспешила вслед за леди Уоррингтон, но всё равно слышала, с каждым шагом неразборчивей:

– Мёртв! Вот так досада! Да, мёртв… Досадно!

Постепенно голос стих.

Я провела там ещё около часа или двух, но ничего нового о клубе не услышала. Зато увидела наконец дворецкого, пусть и мельком. Мы с леди Чиртон шли уже к выходу, когда на лестнице услышала вдруг:

– И, мистер Гибсон, насчёт юбок. Кто б их ни взял, он, поверьте, не сознается…

Говорила служанка – двумя пролётами выше. Саму её, маленькую и скромную, было почти не видно… в отличие от дворецкого. Мистер Гибсон оказался рослым и широкоплечим, пусть и худощавым мужчиной; полагаю, что лет тридцать-сорок назад, в юности, он был настоящим атлетом из тех, что без труда согнут подкову. Волосы его, совершенно седые, были гладко зачёсаны назад; тёмная одежда – по крайней мере, издали – выглядела безукоризненно. На среднем пальце левой руки темнело крупное кольцо. Странно, но не слишком: слуги обычно не носят украшений, особенно таких броских, но из всякого правила существуют исключения.

Что он ответил служанке, я не различила. Но тон у него был мягкий, успокоительный, ласковый – таким голосом не грозят вычесть из жалования или уволить без рекомендаций. Выслушав ответ, служанка просияла и принялась быстро и негромко что-то уточнять, но к тому времени мы уже спустились в самый низ лестницы, и слов было не разобрать.

– Прислуга в последнее время взбудоражена, – качнула головой леди Чиртон, заметив, что я прислушиваюсь. – Обычно тут не увидишь ни горничной, ни лакея, только если не вызовешь их сама. Мне, право, жаль немного, что вы застали это место в таком беспорядке.

Я уверила её, что клуб произвёл на меня наилучшее впечатление. А затем спросила вскользь, когда примерно начался «беспорядок», предположив, что уже дней десять как… и с удивлением услышала, что гораздо раньше – почти две недели тому назад!

– Примерно когда лопнула бочка, – добавила леди Чиртон.

«Выходит, что это не визиты Эллиса взбудоражили прислугу, – промелькнула у меня мысль. – Две недели… Примерно когда убили графа Ллойда. Так в лопнувшей ли бочке дело? Или прислуга что-то знает?»