так сказал наставник;

так сказала жрица;

так велел гуру;

так провозгласил Великий дух.

Им говорили, нужно петь:

Учитель наш самый мудрый

Учитель наш самый лучший

Учитель наш всех сильнее

Учитель наш непобедимый

Учитель наш самый свободный

Учитель наш Великий шаман

Учитель наш Великий султан

Учитель наш Великий музыкант

Учитель наш открывает в нас талант

Учитель наш учит нас людей любить

Учитель наш учит радость всем дарить

Занимаясь в группе, я богатею

Занимаясь в группе, я молодею

Занимаясь в группе, я хорошею

Занимаясь на тренинге, я близким помогаю

Занимаясь на тренинге, я проблемы решаю

Занимаясь на тренинге, я любовью наполняюсь

Привожу в группу людей и от бед спасаюсь

Рано или поздно послушница узнавала, что с наставником спит не она одна. Очередной водораздел: примет она это или нет? Если примет, может, примет заодно и групповой секс? Оскорбления? Удары по лицу? Приказ ползать по квартире на четвереньках, толкая перед собой миску и поедая сухой собачий корм? Если нет, приказ откатят, пока она не погрузится в болото еще немного. И повторят предложение.

Готова ты ползать на коленях, как собака, ради того, чтобы тебя не выгнали?

Готова ли терпеть пять дней унижений ради пяти минут внимания?

А семь дней унижений ради трех минут?

А просто унижения готова получить?

Тех, кто недостаточно старается, выживают из коллектива.

Помню, как они дрались между собой — за наставника Суумилу, за Белого волка, за Огненного ястреба, за кого угодно. Таскали друг дружку за волосы, кусали за руки и за уши, кричали. Он мой, — нет, мой, — нет, мой, сегодня мой день. Потом они не помнили, что делали. Пустые глаза, пустые вытертые лица.

Им говорили наказывать друг друга. С этого все начиналось, но слушались не все.

Ты будешь ее пиздить или нет, кричал наставник. Сумрак в комнате был алым из-за красных тяжелых штор на окнах. Горели свечи, одну из них послушница держала перед собой, стоя на коленях. Ее подруга забилась в угол и рыдала. Обе нагие, бедра в точках-синяках.

Девушка не шевелилась. Тогда наставник ударил ее по лицу. Она выронила свечу из рук, та потухла, закатилась под кровать. Наставник в маске ударил ее снова, велел ей опуститься на колени и искать. «Скажи: благодарю и принимаю», велел он. Благодарю и принимаю, отвечала девушка. Ей было холодно на полу голой, она тряслась, из носа шла кровь, капала на пол. Второй наставник снимал это на камеру.

Они часто это делали. Попробуй расскажи кому-то — сразу все увидят, какая ты шлюха. Какое ты ничтожество, какая тварь. Тебе не должно быть больно, если ты и впрямь сияешь.

Почему, раз это не больно, себя не резал никто из наставников? Почему никто из них не ползал голым по полу, не танцевал на углях, не молился сутками, не голодал, не замерзал зимой? Отец, в отличие от них, никогда не кричал. Нет, ты должна, говорил он тихо, мягко, как близкий друг. Ты смелая, ты сможешь. Ты же хочешь помочь своей подруге? Я боюсь, говорила ему Надя, и он гладил ее по спине и волосам. Тихо, тихо, все в порядке. Ты сияешь, Надя, ты сияешь.

Один раз во время драки погибла девушка, парень покончил с собой, еще одна сбросилась с высотки — то ли хотела показать свою неуязвимость, то ли не выдержала просто. Несколько раз послушники закапывали в лесу тела.

Ритуалы всегда были разными. Мне кажется, их вообще придумывали на ходу, не было системы. Иногда девушки резали руки, я видела такое, и мне было больно, как будто это я капала кровью на землю и траву, как будто я пела те песни, не понимала, которые из всех рук передо мной мои, свеча в моих руках или же я держу нож, люди вокруг меня или это призраки, и небо кружится воронкой, оттуда смотрят духи, что-то говорят, танцуют Надя, Айта, Лена.

Их было семь — семь мужчин, семь высших, важнейших наставников, лиц которых на ритуалах никто не видел, только голоса. Я знаю голоса троих из них. Ты знаешь больше, думаю, ты ездил с ними на охоту. Тогда, давно, они решали, кого наказывать, а кто сияет. Кого стоит выгнать из «приюта» и проклясть, а кому сказать: ты готова. Ты готова воссиять, езжай с нами, теперь ты посвященная, нужно особое таинство. Много особых таинств, для каждой свое.

Высшие наставники носили деревянные маски с узкими прорезями для глаз, выточенным, по-птичьи тонким носом и отверстием для рта. Три наставника всегда улыбались, трое — хмурились, а у одного не было рта, только глаза. Он не произносил ни звука, только смотрел. Отец говорил, что маски — их настоящие лица, что это — вместилища духов предков шамана.