Свою одежду Ника находит в пакете рядом с мусоркой. Там же лежат ботинки. Ника одевается. Изучает алого охранника, тот смотрит в потолок и улыбается, вытекает на пол потихоньку.

Ворон набрасывает ей на плечи мужскую куртку с вешалки. Оттуда же Ника цепляет шапку. Мама говорила ей все время: не ходи без шапки, застудишь уши.

— Я хочу к маме, — говорит Ника.

— Нельзя, — отвечает Ворон.

Они спускаются к машине. Ворон стягивает ей руку жгутом и что-то колет внутривенно, бормочет: сейчас отпустит, потерпи. Ника вздыхает, наблюдает, как над многоэтажкой, откуда они выбрались, кружат серые тени, летят шаманы, скачут олени.

Ворон смотрит на нее круглым глазом, приоткрывает клюв. Затем заводит машину, и они выезжают на проезжую часть, а дорога вздыбливается, собирается гармошкой, тащит их обратно к дому, а потом бросает вперед, чуть ли не в столб, и Ника взвизгивает.

— Что? — испуганно спрашивает Ворон, тормозя.

— Ничего, просто неожиданно было. Как на американских горках. Всегда хотела прокатиться, знаешь.

Ника заглядывает в бардачок. В нем брошюры: тренинги, диагностика проблем с работой и личной жизнью, энергетическая чистка, восстановление каналов, снятие программ. Телефонный номер — набор цифр такой же, как в адресе приходящих Нике писем. Рядом фото: Андрей в белой рубашке и клетчатом галстуке, как будто ведет прием в домоуправлении.

— Снятие программ — это для телевидения, да? — хохочет Ника.

— Родовых программ, — отвечает Ворон. — Извини, что недоглядел, — добавляет он. — Я должен был знать, что они так поступят.

Ника молчит, наблюдает за людьми, которые идут спиной вперед, а время их переливается по сосудам, которые пронизывают небо. Откуда-то сверху слышна вибрация двигателей — между сосудами, не задевая их, летят обратно самолеты, несут бледных пассажиров в исходные точки их жизней, в родительские дома и детские кровати. Все возвращаются.

— Они недостойны, — продолжает Ворон. — Они извратили таинства и откровения Великого духа, которые нам открылись. Посмотри на них: сидят на таблетках и уколах, цепляются за жизнь, ходячие мертвецы. Они больные, ими управляют злые духи. Заедали чужой век и продолжают заедать.

— Людей убивать нельзя, — говорит Ника назидательно.

Ворон качает головой.

— Это не убийство. Это ритуал.

Они молчат. Асфальт и лед бросаются под колеса их автомобиля.

— Ты многих вдохновила.

— Я?

— Мы ждали наследницу. И ты нам показала, как должно быть. — Ворон обводит рукой магазины, мелькающие вдоль дороги. — Знаешь, сколько из этого принадлежит тебе?

Ника качает головой, ей наплевать. Светофор мигает ей, ей улыбается трамвай. Стеклянные витрины гремят светом, машины несутся всё быстрее, их многоцветный рой влечет и жалит звуком, и живость не кончается вокруг, а длится до автовокзала.

Рейсовый ночной автобус похож на жука: тонированное стекло как глаза, а тело белое с черной полосой. На нем написано: «Староалтайск — Новосибирск». Внутри горит свет, сидят пассажиры — жук их сожрал.

Ника может ровно стоять. Это неплохо.

Ворон сует ей в руки туго набитый рюкзак — не ее старый, этот гораздо вместительнее — и велит ехать. Дает билет, небольшой, как кассовый чек из магазина.

— Отправится в ноль пятьдесят пять.

Ника обнимает Ворона, перо щекочет глаз.

— Береги себя, — говорит она. — Не убивай людей.

— Я постараюсь, — отвечает Ворон. — В Новосибе не задерживайся.

В автобусе она садится у окна. В рюкзаке пухлый конверт, паспорт — с ее фото, на имя Марины Аникиной. В конверте сто тысяч налом. Остальное место занимает ее одежда, среди сложенных вещей Ника нащупывает обечайку — бубен.

Когда автобус трогается, она машет Ворону, машет автовокзалу, машет Потоку, Юбилейному парку и Алейке, машет Оби, проезжая над ней по мосту.

Хочется спать. Перед тем как отключиться, Ника видит буквы у шоссе: «Староалтайск». Рядом стоит медведица. Она провожает автобус взглядом и не спеша заходит в лес.

выдох третий

Красивых решений нет. Их просто не бывает, думает Рома, собирая вещи. Но ощущение все равно мерзейшее. Как крыса убегает.

По дороге домой он встретил у шиномонтажа Скопенко — стянутого кожаной курточкой не по размеру. Рома подумал — честное слово, он сперва думал, — захлопнул багажник, подошел к Скопенко и ебнул ему по лицу. Скопенко отшатнулся, прижал руку к скуле. В ответ не полез, натуральное чмо.

— Ты чего?.. — растерянно спросил он.

— Привет тебе от Светы, — ответил Рома и навесил снова, так, что Скопенко упал и уже не встал. Кто-то из работников выглянул из шиномонтажа и тут же скрылся — видимо, Скопенко паршивый шеф.

Теперь Рома вспоминает это и камеры у парковки Китаева и в который раз себя ругает. Думает, увозить мать или нет, ей же не дадут житья в Староалтайске. Он ходит, заталкивая вещи в дорожную сумку — решил ехать налегке.

Звонит Андрей:

— У меня есть адрес, — говорит он.