Несмотря на отсутствие аппетита, я все-таки съедаю ужин. Мне нужны силы, чтобы выбраться из этой западни, и я должна думать не только о себе несчастной, о своей гордости и потрепанных страхах, но в первую очередь о ребенке. Он, наверняка, чувствует мое состояние и волнуется.

— Ничего, — кладу ладонь на живот, — все будет хорошо.

Уверенности нет, но я отказываюсь это признавать. Как-нибудь справлюсь.

В какой-то момент в доме становится тихо.

Я выжидаю еще немного, а потом выскальзываю из комнаты, оставив вместо себя подушку, укутанную одеялом. Так себе маскировка, но другой все равно нет, и остается лишь надеяться, что в потемках они не разберут подмены.

Спускаюсь по лестнице, молясь, чтобы не скрипнули ступени под ногой.

Внизу пусто. Мои тюремщики то ли на обход ушли, то ли еще куда. Не важно. Я игнорирую главный вход – слишком велика вероятность попасться кому-то на глаза. Вместо этого тихой тенью выбираюсь через заднюю дверь на крыльцо под узким навесом и тут же прыгаю за высокую ровную поленницу.

На улице уже темень, и начинает моросить дождь. А у меня ни фонаря, ни куртки с капюшоном, но зато огромное желание оказаться как можно дольше от этого места. Поэтому жду, слушаю, стараясь не поддаваться панике и не действовать опрометчиво.

Второго шанса у меня может и не быть, но от жути аж зубы сводит.

Главное решиться и сделать первый шаг. Кровь разгоняется все сильнее и сильнее, в груди гремит, в висках стучит. Становится горячо-горячо и дико страшно.

Я на миг закрываю глаза, выдыхаю, и делаю тот самый первый шаг.

Мелкими перебежками от сосны к сосне, отделяюсь от дома и ухожу все дальше. До тех пор, пока просветы между стволами не оказываются настолько узкими, что трудно что-то рассмотреть позади.

Дом по-прежнему в тишине. Но я не обольщаюсь, не теряю времени и иду дальше.

Мне нужно найти место, где можно перебраться через забор. Просто найти это гребаное место и уйти отсюда. Я нарочно обесцениваю задачу в собственных глазах, чтобы она не казалась такой страшной.

Подумаешь забор. Подумаешь в полтора моих роста, да еще и с проволокой поверху. Это ерунда, выход должен быть.

Я пытаюсь представить, как бы вела себя в такой ситуации Сашка. Она даже не дрогнула бы, просто бы делала все, что вытащить свою задницу из передряги. Я далеко не такая смелая и отчаянно-безрассудная как она. Скорее наоборот, но упрямо иду вперед. Мне ведь надо вытащить не только свою задницу, но и унести гнома, живущего под сердцем.

Не знаю, то ли позитивное мышление помогает, то ли у Вселенной прохудился мешок с трудностями, и она их не смогла до меня донести, но, вдоволь пошатавшись по кустам и зарослям крапивы, я действительно нахожу такое место.

Дерево упало. Не сосна, а что-то лиственное – в потемках не могу разобрать. Раздвоенный ствол повалился как раз рядом с забором, и с верхнего ответвления мне удается подняться вровень с колючей проволокой.

Конечно же обдираю ладони, и распарываю джинсы от колена и ниже, но в принципе удается перебраться без особых потерь.

Внизу мягкий мох. Я приземляюсь на него, как на подушку и тут же замираю, испуганно глядя наверх. Мне кажется, что сейчас раздастся звук тюремной сирены и появится мужик с ружьем.

Однако по-прежнему все тихо, если не считать собственного сердца, которое грохочет так сильно, что его, наверняка, слышно на другом конце леса.

— Меня не ищут, — повторяю про себя, как заведенная, — они не заметили.

Пробираться по лесу в потемках неудобно, поэтому выворачиваю к дороге и иду вдоль нее. Одна. Хрен знает где. Сашка далеко и нет возможности послать ей весточку, чтобы сидела и не высовывалась, иначе Кирсанов и до нее доберется.

Макс…

Я весь день запрещала себе думать о нем, гнала непрошенные мысли и сожалений, обрывала любые воспоминания, потому что тогда охватывала тоска, хотелось сесть в углу, обхватив голову руками и реветь. А мне нужно было быть сильной, нужно было сохранить способность трезво думать, держать руку на пульсе.

А сейчас, при мысли о нем, у меня сбивается шаг и снова печет за грудиной.

Что же мы наделали?

Я так упорно считала его чудовищем, что сама превратилась в монстра. И теперь мы как два зверя, в одной клетке, готовые грызть насмерть.

Гадко и больно. И стыдно, и злость берет.

Кажется, эта дорога никогда не закончится. Я иду-иду-иду, не чувствуя под собой ног, не замечая ничего вокруг. Миную какие-то развилки, но даже не притормаживаю на них – внутренний компас ведет дальше, и я ему доверяю.

Радуюсь, что поела перед побегом, но жалею, что у меня нет питьевой воды. Зато нескончаемо моросит с неба. Одежда уже насквозь промокла, волосы сосульками по лицу. И кажется, что во всем мире не осталось никого кроме меня и этой нескончаемой, насквозь пропитанной горечью и дождем ночи.