***

— Я…

Тяжелый взгляд придавливает все сильнее. Привычное красноречие изменяет, и я не могу найти подходящих слов.

— Что ты? — вскидывает брови, — жалеешь? Извиняешься? Не знаешь, как так вышло?

У меня перед глазами молнией проносится видение того, как комья сырой земли падают на крышку гроба. Слышу это звук так отчетливо, будто все происходит прямо здесь и сейчас.

Алена ни в чем не была виновата. Это он ее сломал.

— Я сделала то, что была должна сделать.

Взгляд стремительно темнеет, становясь непрогляднее ночи, царившей за окном:

— Значит, была должна, — Кирсанов делает шаг ко мне.

Мне стоит огромного труда, удержать себя на месте.

— Из-за тебя…

— Я в курсе, что ты винишь меня в смерти своей подружениции.

Его равнодушие так цинично, что у меня перехватывает дыхание.

— Если бы ты не был таким черствым, она бы жила!

— Если бы я не был таким черствым, тебя бы уже отскребали с пола, — парирует он, подходя ближе.

У меня мурашки по рукам и спине, толпами, волосы шевелятся на затылке. А на языке горечь:

— Алена была прекрасной девушкой. Наивной. А ты воспользовался этой наивностью!

— Она была обычной, — припечатывает Макс, — Не слишком интересной и совсем не запоминающейся.

У меня к щекам приливает румянец. Я дымлюсь, едва совладав с яростью, вспыхнувшей в ответ на его слова.

— Какой же ты…

— Какой? — чуть склонив голову на бок, спрашивает Кирсанов. Ждет. Будто, ему действительно интересно узнать мое мнение.

— Она страдала из-за тебя!

— Я разве ей что-то обещал? Или она увидела во мне прекрасного принца, готового весь мир бросить к ее ногам?

Она и правда видела в нем принца. Сколько бы мы с Сашкой не пытались вправить ей мозги – все без толку. Как дурочка грезила о нем, думала, что стоит только рассказать о ребенке, как все изменится.

— Она была беременна.

— Подтверждение есть? Того что от меня?

Его слова, как оплеуха. Я аж задыхаюсь от возмущения.

— Как ты можешь? Знаешь, как она ждала тебя?! Надеялась, что одумаешься!

В его глазах ноль отклика.

— Я не мог одуматься, потому что в душе не ведал, что там у нее происходит.

— Врешь! Она писала тебе. А ты игнорировал. Просто кинул ее в черный список, потому что притомила, и забыл! А она мучилась, — меня трясет. От ярости, от обиды за Аленку, оттого что он стоит рядом, равнодушный, как скала, и смотрит на меня сверху вниз. — Да, сердцу не прикажешь, оно само выбирает кого любить, а кого нет.

Почему мое выбрало именно его?! Зачем?!

Кирсанов мрачнеет еще сильнее.

— Я все понимаю. Но ты мог ее спасти. Тебе это ничего не стоило, ты бы даже не заметил этих копеек. И твой сын был бы с матерью, а не с чужими людьми.

— Повторяю, — Макс цедит сквозь зубы, — я ничего не знал. Ни о ребенке, ни о каких-то там проблемах. У нас не те отношения были, чтобы потом отслеживать, как там дела у бывшей. Разошлись и все.

— Даже сейчас отпираешься? — я горько усмехаюсь, — разочаровываешь, Кирсанов. Я видела те письма, которые она отправляла. Я даже сама пыталась тебя найти, но она до последнего держала твое имя в секрете. Боялась причинить тебе неудобства. Берегла.

— Надо же, какая странная девица. Жаловаться жаловалась, а подробностями не делилась. Удобно.

— Ты издеваешься?

— Не-е-ет, — тянет он, — я пытаюсь разобраться. То есть у тебя были только слова твоей драгоценной подружки о том, что какой-то козел бросил ее бедную, несчастную с пузом. При этом ни подтверждений того, что пузо от меня, ни доказательств того, что она действительно со мной связывалась, но ты вышла на тропу войны.

У меня печет глаза:

— Ты не видел, как она угасала. Не видел, как мучалась. Как страдала от мысли, что ребенок останется один.

— И даже в такой ситуации не призналась вам со Змей кто я, где я? Может, была не уверена, что я имею отношение к ее беременности?

Рука сама взлетает кверху, чтобы отвесить пощечину, но Кирсанов перехватывает ее, больно сжимая запястье.

— Да как ты смеешь!

Он сжимает еще сильнее, и у меня из брызжут слезы…

— Она всегда знала, где меня найти. И если думала, что я загнал ее в черный список, то позвонила бы с любого другого номера. Разве не так бы поступил любой нормальный человек попавший в беду и действительно нуждающийся в помощи? Я бы помог, без проблем. Но вместо этого она предпочла роль жертвенной овцы.