– Пожалуй, да. С ней интересно.

– Понимаю, – невесело усмехнулся Митя.

Соня заметила, что у него тёмные круги под глазами и в целом очень уставший вид. Совсем заработался. Девушка чувствовала досаду и смущение. Выходит, у полиции столько забот из-за одной Полины, а они с подругой в это время в сыщиков играют. В кои-то веки Софья встретила человека ещё упрямее и взбалмошнее, чем она сама, и пришла в восторг. Но сейчас восхищение вдруг сменилось осознанием того, какие проблемы такой непредсказуемый характер может доставить.

– Мы будем осторожнее, – пообещала она.

– Не будете, – возразил Дмитрий. – Постарайтесь хотя бы оставаться на виду и желательно в компании. Никаких тёмных переулков, сомнительных мест и одиночных поездок. И тогда мы поймаем преступника и закроем дело через несколько дней, а вы с барышней Нечаевой будете дружить ещё много лет и радоваться жизни всеми доступными средствами.

Грустная ирония почудилась Софье в его голосе.

– Студент Анисим показался мне очень нервным, – перевела она разговор от скользкой темы.

– И мне. За ним тоже следят, не беспокойся.

Разговор выходил скомканный и напряжённый. Митя отвечал односложно и без энтузиазма. «Лучше бы он сердился, чем вот так», – пожалела Соня, прощаясь с сыщиком у ворот своего дома и провожая взглядом его худую, напряжённую фигуру.

Трое соглядатаев в очередной раз проворонили Полину Нечаеву утром тридцать первого марта.

Больше других времён года Трошка любил весну.

Зимой шибко холодно в драных обносках, что дядька Евсей вместо одёжи пожаловал. А дров старый куркуль жадничает так, что к утру вода в кувшине покрывается ледяной коркой.

Летом в крохотной каморке дядьки-сапожника – зной и духовитость. Откроешь наружную дверь – и оттуда смрадом несёт. Сосед-мясник свои отбросы вываливает прямо на улицу.

Осень – вестница зимы. Памятка о том, что впереди только холод и темень.

А вот весна – другое дело. Весной Москва чистая и умытая. И солнышко тёплое, не палящее. И хочется задержаться подольше, подставив ему лицо, и помечтать.

Это была третья Трошкина весна в Москве. И мечты в голове у одиннадцатилетнего ученика сапожника были ясные и немудрёные.

За два с лишним года в большом городе бывший деревенский мальчик пообвыкся. В Москву его привёз отец и отдал дядьке Евсею в услужение. Он и не дядька вовсе – так, дальний родственник. Угрюмый и необщительный. И рука крепкая. К подзатыльникам-то Трошка привычный – ему и дома они частенько доставались. А вот когда «ведьмой» [24] бьют – зело больно. Она железная, увесистая. А «ведьму» дядька Евсей доставал кажные пять дней, а то и чаще – когда много выпьет.

Первый год Трошка мечтал, что вернётся отец и заберёт его обратно в деревню, к братьям и сёстрам. Терпеливо сносил побои и непосильный труд. Отец и вправду заехал через год, потрепал светлые Трошкины вихры, сунул пряник, да и отбыл обратно.

Потом мальчик представлял, что закончит обучение и откроет собственную лавку. Уж получше, чем у дядьки Евсея, чтоб никакими зловонными мясниками по соседству не воняло.

Затем, пообщавшись с другими мальцами в округе, уразумел, что ничему-то новому он у дядьки не учится. Тот всё по старинке обувку делает и чинит – ножом, молотком, иглой да дратвой [25] . Сплошь дешёвые сапоги да рабочие ботинки. Иные клиенты редко водятся. А ведь в Москве столько примечательной обуви!

Трошка, поднабравшись учёности у других подмастерьев, сочинил себе игру. Идёшь по улице и смотришь только на ноги, а остальную внешность уже сам додумываешь. И так занимательно оказалось! Через несколько месяцев он почти безошибочно мог по обуви определить, кто там наверху.

Вот щёлкают хромовые «венские» штиблеты – чёрные, на двойной подошве, с медными крючками. Видать, молодой франт, намедни из Европ. Рядом с ним семенят женские туфельки шеврет [26] цвету «бордо» – одна перекладинка, стальная пряжка, испанский каблучок-рюмочка. Барышня – наверняка малорослая и миловидная. А вот важно ступают огромные яловые сапоги с американским лаком. Такие купцы или фабриканты уважают.

В общем, много интересного нашлось в Москве, и всё – за пределами дядькиной лавки.

Трошка медленно жевал калач, только что купленный за пятак, и наблюдал с Устьинского моста, как разгорается на востоке небо, как солнечные лучи красят дома в оранжевый и розовый, вспыхивают на восьмигранниках церковных куполов и отбрасывают блики на воду. Яуза нынче разлилась широко. Большое половодье – не то что в прошлом году.

Пятачком от щедрот одарил лавочник, которому Трошка спозаранку вернул чинёную обувь. На чай, мол. На чай – значит, дядьке Евсею знать не обязательно. Оно-то, конечно, лучше было приберечь копеечку, но когда ещё выдастся такое солнечное и тёплое утро? И калачи у лоточницы так вкусно пахли. Так что ученик сапожника, поборов сомнения, смаковал нехитрое лакомство и радовался заре, размышляя о будущем.