Майя

— Ты что-то совсем печальная последние дни.

Мама откладывает в сторону телефон, смотрит на меня. Мы сидим на диване в гостиной.

— Нормальная, — жму плечами и неосознанно впиваюсь ногтями в ладошку.

Если честно, то эта неделя сильно поистрепала мою нервную систему. Я хоть и делала вид, что ничего сверхъестественного не замечаю и мне абсолютно плевать на так называемый бойкот, тем не менее в душе было не просто гадко, я никогда ничего подобного и не испытывала. Какое-то щемящее отчаяние.

Мейхер придумал очередную игру, в которую мои одноклассники решили с удовольствием сыграть. Ни у кого даже вопросов не возникло, за что он так со мной. Никому в голову не пришло пойти ему наперекор. Никто не вспомнил, что я всегда всех выручала. Никто…

Каждый вцепился в свою шкуру и боялся ее хоть как-то покоцать.

Последней каплей стало то, что сегодня в душевой мне сказал Мейхер о Вере.

Она была единственным человеком, в кого я продолжала верить всю эту неделю, а по факту она предала меня раньше остальных. Мы с ней это еще не обсуждали, но почему-то я безоговорочно поверила Арсу. Какой смысл ему вообще теперь врать? Да и за Верой в последнее время я действительно замечала странности.

Она меня словно и до этого бойкота уже избегала. Глаза прятала.

Глаза прятала, а в лицо правды не рассказала. Не предупредила. Я бы поняла. Мейхер мог ее запугать. Я в это верю. Но все равно не понимаю, почему она мне не сказала. Я бы сделала вид, что не знаю, но была бы осведомлена и вооружена…

Мама продолжает внимательно меня рассматривать, а я понимаю, что прячу от нее взгляд, как Вера от меня. Родители вернулись еще в середине недели. Привезли бабушку. Теперь она живет у нас, в гостевой комнате на втором этаже. Ей наняли сиделку, но она словно специально доводит эту женщину изо дня в день и делает упор на то, что было бы неплохо, чтобы у ее кровати сидела мама. Мол, она же дочь, обязана и прочее…

Честно говоря, звучит ужасно. Особенно если учесть, что мама у бабушки, как ребенок, всегда была на третьих ролях. А сегодня утром я случайно подслушала, как папа в присущем ему ледяном тоне отчитал бабушку, да так, что у меня чуть уши в трубочку не свернулись. Честно говоря, атмосфера у нас дома еще никогда в жизни не была настолько нервной. Воздух просто пропитан агрессией.

Вот и получается, что и дома все пошло по одному месту, и в школе.

— Ты мне врешь, — мама печально улыбается и подсаживается ближе. Сжимает мою ладонь в своей. — Я знаю, что дома у нас сейчас не самые лучшие времена, Майя. И мне самой очень и очень жаль, что все вот так получается.

— Мне кажется, что бабушке нравится тебя доводить, — все же смотрю маме в глаза. — Она будто специально к нам напросилась, чтобы испортить всем жизнь, — всхлипываю.

Если раньше я от любой непогоды во внешнем мире могла спрятаться дома, то теперь у меня забрали эту возможность.

— Это ненадолго, моя Фиалочка, — мама гладит меня по голове.

— Я слышала, как папа сказал, что она тобой манипулирует, мам.

— Так и есть, наверное, — мама вздыхает. — Но и бросить ее одну я тоже не могу. Найти сиделку даже у мамы в деревне не проблема. Но у нее серьезная травма, а хороших врачей там нет.

— Я знаю, — поджимаю губы, едва сдерживая слезы.

Все смешалось. Я уже сама не понимаю, с чем связаны мои слезы. С тем, что дома стало плохо, или с тем, что в школе стало просто ужасно. Все из-за Мейхера. Как только он появился, моя жизнь и правда начала медленно превращаться в ад. Я жутко перенервничала. До сих пор чувствую его пальцы на своей шее. Не знаю, как у меня хватило смелости вообще ему что-то говорить. Ведь морально меня очень подкосило из-за этого бойкота. Но правда в том, что я говорила с ним искренне. Мне его жаль. С ним действительно что-то не так. Люди не могут быть вот такими просто потому, что так решили. Это за них кто-то решил. Подтолкнул. Спровоцировал. Мейхер именно такой. Трусливый и слабый. Не смог пойти наперекор легкому пути. Не смог...

— Майя, — мама обхватывает ладонями мои щеки, — не плачь, — прижимает к себе и гладит по спине. — Все будет хорошо. Не обращай на бабушку внимания.

— Ага.

— Я всегда с тобой и очень тебя люблю.

Слышу мамин шепот. Улыбаюсь.

— Откуда опять синяк?

Отрываюсь от мамы, вытираю слезы с щек. Размываю их по лицу и смотрю на свое колено. Это Варька постаралась. Подружка Пономаревой. Специально толкнула меня на физре, а потом еще и подножку подставила. Марат быстро материализовался рядом и отогнал этих гиен. Я сначала решила, что это Мейхер им приказал, но потом поняла, что его вообще в зале не было. Он прогулял урок.

— На физре грохнулась.

— Горе ты мое. Давай я тебе мазь принесу.

— Давай.

***

Утром папа отвозит меня в школу лично. Без водителя. Мы болтаем всю дорогу.

В гимназию захожу с опаской, но не успеваю переступить порог, как меня зовет Антон. Улыбается. А буквально вчера держался на расстоянии. В классе происходит то же самое. Все со мной здороваются, улыбаются. Прямо как раньше.

Ну да, Арс же сказал, что все станет как было. Вот и стало. У одноклассников не хватает духа идти против Мейхера, не хватает совести улыбаться мне в лицо после всего.