— Я пойду с тобой, — Женя обхватывает пальцами руку Адалин, словно француженка вот-вот готова была сорваться к отцу и выбить с ноги дверь. — И Ник тоже, и Илья. Мы пойдём все.

Адалин кивает. Они нужны ей. Чтобы не сломаться, чтобы не оступиться. Чтобы выстоять этот бой. Последний.

Пока Женевьева рассказывала ей обо всём, Ада даже не заметила, что они вернулись обратно, и теперь находились в Большом зале. И среди снующих туда людей, официантов, ярких платьев и смокингов, она без проблем находит отца в обществе своей матери, а рядом с ними Эдварда. Отлично, вся семья в сборе.

Решительным шагом, не обращая внимания ни на улыбающиеся ей лица, ни на пытающихся остановить её на разговор мужчин, она в моменте оказывается прямо напротив своего отца.

Ни одна эмоция на его лице не дрогнула, когда его взгляд цепляется за папку в руках Адалин. Если он и знает, зачем она пришла, то как минимум должен догадаться.

— Нам нужно поговорить, — коротко произносит она.

— Я сейчас занят, — холод его голоса почти обжигает кожу, но Адалин старается не обращать на это внимание.

— Отлично, я могу сделать это при всех, — она пожала плечом. — Дорогие друзья.

Голос эхом разлетается по зале, заставляя саму жизнь замереть здесь. Все, кто старательно не обращал на них внимание, тут же замерли, обратили взор прямо на Адалин, и уголки её губ дёргаются в улыбке, когда она замечает, как лицо её отца покрывается морщинами. Он раздражён.

— Всё ещё не хочешь поговорить? Ведь это, — она едва потрясла папкой в воздухе. — Касается не только меня и тебя, верно?

Его лицо искажается, и он сдаётся.

— Хорошо, Адалин. Мы поговорим.

Июнь, 2020 год.

Россия, Санкт-Петербург.

Ей стоило сделать это раньше, но вместе с ней был какой-то необъяснимый страх. Ада никогда не воспринимала это больное увлечение отца своим бизнесом — словно в его жизни не было ничего важнее повышений акций, инвистиций и реализаций проектов. Она и подумать не могла, что он настолько болен этим… что ему всё равно на человеческие жизни, на жизнь самой Адалин. Смерть Дафны на многое открыла глаза француженке. Как минимум на то, что её отец настоящий ублюдок.

Им на руку было то, что в Большом зале сейчас начинается аукцион, и десятки людей, пришедшие сюда только ради него, скопились там, поднимали таблички и выкрикивали свои цены за картины. Им было на руку, что большая часть комнат просто опустела. Через три идущих друг за другом антикамеры, они оказываются в комнате, слишком сильно насыщенной синими, белыми и голубыми цветами. Стоило только мыскам туфель коснуться напольного панно, как Адалин тут же замирает, пока отец вальяжной походкой идёт дальше. Словно он тут хозяин, а не вековая история.

«При желании, он мог бы купить всё это» — противно скрипит голос внутри.

Женя останавливается по левую от Адалин руку. Она не отставала и сохраняла боевой настрой, почти не сводила смертоносного прищура с Эдварда, который окинул её презрительным взглядом. Илья и Ник тоже не отставали, и даже Кирилл, который семенил где-то позади, сдерживая внутри себя порыв какой-нибудь неуместной шутки. Всё праздное настроение осталось далеко позади, и теперь между семьёй, где должны быть тёплые отношения, сквозил леденящий холод. Можно было бы подумать, что где-то открыто окно, но Адалин знала, что причина этому холоду — её отец.

Даже сейчас, он не выражает ни эмоции, похожий больше на мраморную статую в саду — поставь его туда, и никто просто не отличит от камня. Расправленные плечи, чуть приподнятый подбородок, уложенные блондинистые волосы. Адалин переводит взгляд на растерянную мать, которая смотрела то на своего сына, то на своего мужа, то на саму Адалин.

Он не рассказал ей, сквозит в голове мысль. Вряд ли Энтони сделал это из благих чувств, скорее просто считал мать Ады не достойной такой информацией.

— Ты что-то хотела обсудить? — голос отца эхом отталкивается от стен, проносится по всей комнате, пока, наконец не достигает ушей Адалин.

Адалин всматривается в замершую фигуру Энтони, пока он оправляет лацканы своего пиджака, поворачивается к ней лицом. Стоя прямо посередине комнаты, совсем не заботясь о панно под своими ногами. И сколько же пренебрежения было в его глазах, в его жестах. Сколько холодной жестокости и суровой расчётливости. Адалин всматривалась в него, и пыталась найти хоть что-нибудь от того отца, которым она видела его в детстве. Как он учил играть её в гольф, водил на скачки. Как они вместе ездили в офис, как она стояла подле него, всегда на одном уровне на всяких мероприятиях, пока брат и мать были позади. Хоть что-нибудь, что могло выдать в нём человека. Живого, с эмоциями, совестью и состраданием.