– Должно быть, это какая-то ошибка, – сказала она. – Дефект исследования. Подожди еще несколько недель, пройдешь обследование снова…

– Это омега-фактор, – глухо произнес Адам. Голос соответствовал его настроению: он был опустошен.

Он заметил, как за окнами кружились снежинки, гонимые холодным ветром.

– Машины говорят, что работают над ним.

Адам встал, повернулся и хотел уйти.

– Куда ты идешь? – спросила Ребекка.

Она подошла к нему, но не так близко, как раньше, все еще боясь заразиться.

– Я пойду с тобой.

– Нет, – ответил Адам.

Только сейчас он посмотрел на Ребекку, и его взгляд был настолько страшным, что она попятилась.

– Мне нужно время, чтобы все обдумать, – сказал он и вышел на улицу.

Там он стоял под холодными ветрами вместе с кружащимися снежинками и смотрел на подаренные отцом часы. Стрелки больше не двигались. Его старая жизнь остановилась, будто эти часы, а желанный новый этап так и не настал. Каприз судьбы и омега-фактор обокрали его. Адам закрыл глаза. Сейчас он больше всего хотел замерзнуть и превратиться в лед. Затем снял часы с запястья, бросил их на твердый камень и раздавил, прислушиваясь к хрусту механизмов.

Несколько дней спустя смертный Адам бродил по Центральному архиву недалеко от древних руин Мадида – комплексу зданий площадью двадцать гектаров в жарком мессетском нагорье на острове Ибберия. За окном нещадно палило солнце, разогревшее воздух до температуры почти пятьдесят градусов. Внутри стояла приятная прохлада, немногочисленные посетители, привыкшие к жаре, носили лишь легкие рубашки.

Адам должен быть здесь не один, Ребекка предложила составить ему компанию. Однако он еще не привел мысли в порядок. Слишком уж многое изменилось, встав с ног на голову. Ему пришлось заполнить возникшую внутри пустоту и пойти по новому пути, строить новые планы на ставшую очень короткой жизнь. Для этого ему нужно было пространство. Тут его мысли могли свободно течь, не пребывая в каких-либо рамках. Присутствие другого человека могло бы помешать этому. Он хотел продолжить отношения с Ребеккой, они подходят друг другу. Но он представлял себе, что впереди их ждут годы, десятки, сотни лет вечной жизни без старения и болезней. Через два года Ребекка получит бессмертие, и это неизбежно приведет к тому, что возникшая между ними пропасть станет глубже.

Он шел по длинным тихим коридорам, на стенах которых висели картины Веласкеса, Гойи, Эль Греко, Тициана, Каналетто, Дюрера, Тьеполо и других художников, более шести тысяч лет назад писавших исторические полотна. Их освещали лишь маленькие светильники, размером не больше кончика пальца, которые реагировали на присутствие людей, вырывая из темноты портреты и пейзажи. Адам остановился перед картиной Ван Гога «Автопортрет с отрезанным ухом» и вспомнил о том, что этот человек, живший более шести тысяч лет назад, умер в возрасте тридцати семи лет. Тем не менее своими картинами он достиг бессмертия.

В библиотеке взгляд Адама скользил по тысячам аналоговых носителей информации, знаменитым и менее известным книгам, написанным людьми, которые жили шесть, семь или восемь тысяч лет назад. Могилы большинства из них не сохранились, но уцелели их слова. Они тоже по-своему стали бессмертными, как и композиторы, чья музыка играет тысячи лет, скульпторы, чьи мечты и видения высечены в камне. Каждый нашел свой путь в бессмертие. Вероятно, они относились к тем немногим, которые, как и Адам, не получили ожидаемый подарок на свой тридцатый день рождения – вечную жизнь. Эти люди приняли смерть через восемьдесят, девяносто или, возможно, сто лет, капитулировав перед небытием.

Их имена были выбиты золотыми буквами на белой памятной доске в Зале воспоминаний, чтение которой занимало всего лишь час. Другие завещали себя после смерти коннектору, который сохранял их поврежденное дегенерацией нейронов сознание в виде цепочек данных и передавал в Центральный архив. Находясь в Зале воспоминаний прямо перед мемориальной доской и пользуясь одним из маленьких модуляторов, Адам слушал шепот Говорящих с Разумом, чьи тела давно умерли. Эти модуляторы вставлялись в ухо и посылали сигнал прямо в слуховую кору головного мозга.

Слушая голоса и читая имена, выбитые золотыми буквами, Адам думал о том, что, возможно, настоящее бессмертие – это память других. Может быть, человек становится бессмертным, когда он оставляет нечто после себя, что можно читать, смотреть и слушать.

«Нет, – сказал он себе несколько минут спустя, прочитав еще ряд имен, которые состояли лишь из пустых, безжизненных букв. – Подобные идеи лишь немного прикрывают отчаяние и дают слабое утешение. Бессмертие означает продолжение жизни в этом теле, в этом состоянии и самоощущении».

Он посмотрел на руки со множеством красных пятен и начал трястись. Внезапно в нем вспыхнул гнев – горячее, чем солнце снаружи. Как мир мог так поступить с ним? Как бессмертие, которое остается с другими на протяжении тысячелетий, могло обойти его стороной? Это был не страх смерти, черной тучей висевшей над его душой, а ощущение глубокой несправедливости. Что он сделал, чтобы такое заслужить?

Кто-то сел рядом с ним. Мужчина с серебряным лицом и длиным носом.

– Я вижу, вы чувствуете себя не очень хорошо, Адам, – сказал мужчина.