Я не расстраиваюсь, когда никто из мальчишек не зовёт меня на танец, потому что здесь и нет того, кто мне бы понравился, да и выглядела я, если честно, нелепо. Да, красиво накрашенная и с причёской, но одетая в чёрную мужскую рубашку, откровенно на мне болтающуюся, облегающие Маринкины джинсы и берцы, – и это лучшее, что мне удалось собрать из наших вещей. А может быть, у меня просто нет вкуса, и я имею ввиду абсолютно все смыслы этого слова, ведь мне никто не нравился из местных мальчишек настолько, чтобы я действительно расстроилась из-за отсутствия приглашения на танец. Девчонки из других групп смотрят на меня с превосходством, насмешливо, мол, нам-то перепало, а тебя даже вшивые семиклассники не пригласили, но я отвечаю им горделивой ухмылкой, мол, и это – лучшее, что вы нашли? Ну-ну.

Может быть, я и не нравилась другим старшим нашего детского дома, но я нравилась Лиде и Марине, а ещё нравилась младшим за косички, и этого было достаточно, чтобы моя группа была за меня. А этого уже с лихвой хватало, чтобы меня лишний раз не трогали и не пытались задеть плечом, когда я иду со своим разносом с ужином к столу, и, в целом, мне этого было достаточно. В подружки ко всему детскому дому набиваться я и не собиралась. Условно своя хоть для кого-то, кто не поленится вступиться за меня кулаком, и это уже хорошо.

– Мила, – окликнули меня.

Я повернула голову, оказываясь в нелепейшем положении, но застесняться не поспешила, только сплюнула изо рта пол-мотка эластичного бинта, рефлекторно подтянула сильнее, чтобы давным-давно травмированное колено правильно зафиксировалось, и посмотрела на воспитателя нашей группы. Его, в отличии от меня, смущал мой внешний вид, когда я в одной футболке и трусах бинтую колено, поставив ногу на железную опору койки, но мне было наплевать. Эта футболка с чужого плеча и длиной мне до середины бедра, так что всё практически цивильно, а если я не права и это не так, то и нехрен тогда вламываться в девчачью спальню незадолго до завтрака.

– Что, – без вопросительной интонации ответила я, решив не отвлекаться от своего занятия.

– Там Алёнка твоя, – он мотнул головой, но категорически отказывался смотреть на меня и усердно косил глазки в потолок. Ну-ну. Если его так волнуют полураздетые шестнадцатилетние девицы, то долго он тут не продержится, скорее рано, чем поздно, вылетит или даже сядет за связь с подопечной. – Истерит.

– На тему? – буднично поинтересовалась я, запихивая кончик бинта под обвязку. Вообще-то, это было нетипично, Алёнка в своём стремлении "быть как Мила" истерик старалась не колотить, да и вообще вела себя спокойно, даже удивительно сдержанно, как для шестилетнего ребёнка, но бывает всякое.

– Её забирать приехали, – нехотя сознался воспитатель.

– Нормально всё?! – вызверилась я в считанные мгновения, одновременно перепрыгивая из коротких джинсовых шорт, которые не видать было под футболкой, в свои камуфляжные брюки, а заодно и из своего извечного спокойствия в состояние близкое к бешенству. – Мне сказали, что только через неделю!

– Не хотели истерик, – вздохнул воспитатель, а я пронеслась мимо, невежливо задев его плечом.

– И как, получилось? – ядовито огрызнулась я, но ответа дожидаться не стала.

По территории детского дома я пролетаю не ракетой системы воздух-земля, и даже не пулей, я лечу осколком разрывной гранаты, практически одним прыжком перепрыгивая через все десять ступеней со второго этажа на первый, и вылетаю во двор. Картина маслом. Растерянные новообретённые родители, директриса почти что в панике, и моя Алёнка, натурально бьющаяся в истерике посреди двора, захлёбывающаяся в соплях, некрасиво покрасневшая и отбивающаяся, отбрыкивающаяся всеми конечностями, вопящая что-то нечленораздельное, но я явственно несколько раз услышала там "Мила". Как я и думала, нам хотели не дать попрощаться, но не вышло, мой аленький цветочек всё решила за них.

– Тише-тише, – я подлетаю к ребёнку и на манер рок-звезды падаю на колени, прокатываюсь на коленях по мелкой щебёнке, чувствуя, как моя девочка тут же разворачивается в моих руках и со всей своей дури обхватывает меня за шею, тут же заходясь в плаче мне в плечо. – А-аленький, ну ты чего…

– Не хочу! – всхлипывает девочка, пока я глажу её по спине и переглядываюсь с её усыновителями. – Мила, я не хочу! Я без тебя никуда не поеду!

– Ну что значит "не поеду", мм? – я крепче обнимаю сестру и молюсь, чтобы никто не подумал, будто это я её научила так себя вести. – Ну чего ты? Всё хорошо будет. Тебя там знаешь, как любить будут? Даже я тебя так не люблю, как тебя там будут обожать.

Не соврала, кстати. Ну какая любовь? Я даже не могу прокормить этого ребёнка, как бы в свои шестнадцать не рвала жилы. Работала, да, платила коммуналку, чтобы дома тепло было, и горячая вода из крана текла, но ведь регулярно случалось, что мне нечем было накормить ребёнка, и не всегда выходило что-то украсть, пусть даже булку хлеба. Это не любовь, нет. Жаль, мне слишком мало лет, чтобы сдавать кровь, тогда ещё бы хоть какая-то копейка получалась, но вот так… Нет, это совершенно не любовь. Если бы я её любила, я бы смогла её обеспечить всем необходимым, но как бы я ни старалась, я не смогла, так что на роль любящей старшей сестры совершенно не годилась.