– Всё хорошо будет, слышишь? – я глажу сестрёнку по голове и снова поднимаю глаза на её усыновителей: – Я каждые выходные буду к тебе приезжать, хочешь? Будем с тобой в парк аттракционов ходить. Или в кино, хочешь?

– Мила, не бросай меня, – плевать она хотела на мои заманухи, только всхлипывает и крепче жмётся. – Мила, я не буду больше мультики смотреть, даже сладкое есть не буду, только не бросай меня!

– Я тебя не бросаю, слышишь… – я только хотела было продолжить свои уговоры, но меня перебил отец семейства.

Он посмотрел на жену очень долгим взглядом, и в этом взгляде что-то было, что-то очень тяжёлое, даже мрачное, но он не сказал ни единого грубого слова, только перевёл свои умные глаза на директрису и мрачно постановил:

– На старшую документы оформляйте.

Я не смогла поверить своим ушам. Сперва даже поводила глазами вокруг, убеждаясь, что кроме меня никого старше Алёнки тут нет, потом взглянула на довольную мать семейства, одним своим видом утверждающую, что именно этого исхода она и ожидала, и посмотрела на отца, но он не смотрел на меня, только досадливо поджимал губы и морщился. Понятно. У него есть старший сын, и он совершенно не собирался обзавестись ещё и взрослой дочерью, он был готов только к маленькой шестилетней девочке, никак не к шестнадцатилетней девушке, но, видимо, его супруга ему говорила, что примерно так всё и будет. Скотство.

– Не надо, – прошептала я одними губами и даже помотала головой, утверждая, что мне такие жертвы совершенно точно не нужны. – Я не хочу.

– Ну, как видишь, вариантов у нас особо нет, – холодно отрезал отец семейства, а я поняла, что хлебну с ним ещё немало. – Или мы забираем вас обеих, или обеих оставляем.

Я хотела было зло и ядовито брякнуть, что с таким отношением пусть лучше оставят здесь, но не имела на это морального права. Мне, может быть, и будет лучше, но в моих руках мелко тряслось маленькое солнышко, которому я такой судьбы не пожелаю, ведь это только мне всего полтора года осталось до выпуска, а ей здесь ещё целую жизнь провести придётся, и нет совершенно никакой гарантии, что на неё найдутся ещё хотя бы одни такие же благополучные. Не приведи боги, снова попасть в такую семью, какая у нас с ней была.

– Мы можем оформить попечительство, но выплата… – начала было директриса, но мужчина оскалил зубы и в её сторону.

– Похоже, что меня волнуют деньги в этой ситуации?! – сквозь зубы процедил он. Наверное, он хотел заорать, гаркнуть на неё, чтобы у вечно мямлящей директорши не осталось сомнений в его решении, но сперва покосился на только-только успокаивающуюся в моих руках Алёнку и решил не пугать ребёнка.

Совершенно растерянная от того, что всё в моей жизни решилось буквально за минуту, я спешно забрасывала свои немногочисленные пожитки в рюкзак, не желая ещё сильнее нарываться на недовольство отца семейства. Особенно каких-то вещей у меня не было, единственные грубые берцы, джинсы, майку и толстовку я натягиваю на себя, куртку перебрасываю через руку, а мелочи гигиены, типа бритвы и зубной щётки, не занимают много места.

Косметики своей у меня тоже не было, по случаю дискотеки свою мне одолжила Лида, а так я и не красилась особо, ведь последние пару лет не было никакого смысла в том, чтобы обзаводиться собственной косметикой – единственный тюбик туши, который я себе позволила, когда приехала к предпоследним своим опекунам, у меня отобрали, куда-то толкнули и пропили, а меня саму обозвали шалавой и отхлестали шнуром от утюга. Спасибо хоть, сам утюг они тоже толкнули, ещё задолго до моего появления, а то вряд ли бы я пережила столкновение с самим предметом обихода, всё же, утюг – штука тяжёлая, черепушку только так могли раскроить.

Помотав головой в попытке стряхнуть с извилин невесёлые думы, я закидываю рюкзак на плечо и торопливо покидаю спальню. Жаль, девчонок нет, хоть попрощаться – они, в отличии от меня, учились в первую смену. Впрочем, если порядки там не шибко строгие и будут отпускать гулять, может и можно будет на этих выходных заскочить, а то не по-человечески как-то. Наверное, по документам оформят, что меня якобы забрали только на выходные, а уже с понедельника будут оформлять опеку, всё же, это не вопрос одного дня, но судя по всему, семейка там при бабках, так что не обломятся сунуть кому надо, чтобы всё решилось побыстрее.

– Остальные вещи решила здесь оставить? – поинтересовалась женщина, чьего имени я так и не узнала, пока мы шли от ворот к машине. – Правильно, местным деткам нужнее, а тебе мы новое купим.

– Да у меня больше и нет ничего, – просто пожала плечами я. – Всё своё ношу с собой.

– В смысле? – переспросил мужчина и посмотрел на меня. Видимо, жена его как-то успокоила, пока я ходила за своими вещами, потому что благостный настрой его вернулся и сквозь зубы он со мной больше не разговаривал. – А тёплые вещи? Как ты зимой ходишь?

– Очень широкими и быстрыми шагами, – ответила я.

Новые опекуны переглянулись между собой, но промолчали. Я тоже больше ничего говорить не стала, потому что сказать мне было нечего. Могла, конечно, пояснить, что в нашей с Алёнкой, важно вышагивающей со мной за руку, частенько и жрать-то было нечего, а у меня всегда был приоритет одеть-обуть её, а не себя, ну, просто потому что, я-то сопли и температуру переживу, не впервой, а вот лечить ребёнка – дорого, но не стала. Давить на жалость не хотелось, я в ней не нуждаюсь, а вот тёплые вещи и впрямь бы не помешали, скоро минуса ударят, а я все свои бабки спустила на Алёнку, ведь я-то напрямую могла тратить своё пособие, без воспитателей, которых в этом детском доме не хватало, и они были вынуждены заниматься вопросами нашей одежды в порядке живой очереди. Естественно, как новенькие, мы болтались в конце этого списка, мол, мы-то только из семьи приехали, вещи у нас должны быть. Все же знают, что из семей забирают только тогда, когда там всё прекрасно и вещей у детей там не переводится.