Шрифт:
Будь она такой, я бы не страдал ночами от порочно-сладких снов и не тосковал по её телу, как волк по одинокой луне.
Не ловил бы любой звук, что исходил из её сочных губ, и не пытался бы в каждый удобный случай украсть мимолетное прикосновение к этой нежной коже.
Но она не хотела.
Не хотела меня? От этой мысли моя мужская сущность приходила в бешенство. И тем не менее я помню, как она смущалась в моих руках и таяла от моих губ на белоснежно-белой шее.
Нет, дело не в моей внешности. Дело в её неопытности и твердом желании держаться своих принципов.
Похвальная черта характера. И это объясняет её категоричное: «Я не лягу под тебя, господин Садэр. Наказывай, бей, злись… Но не буду твоей подстилкой и утехой на ночь. И больше ко мне не лезь!»
Значит, она хранит себя. И видит бездна, что эта новость оказалась мне по душе. Никогда не был таким ценителем женского нетронутого тела, а сейчас стало необыкновенно сладко на душе от мыслей, что я буду первым, кто попробует её плоть, и последним. Зачем же бить? Глупость какая, такую маленькую куколку надо только покорять. И наказывать лаской, нежностью, подарками и объятьями, а лучше всего страстными ночами.
Она не хотела стать моей утехой. Сомневаюсь, что я так быстро закончу с ней. Не знаю, хватит ли десяток лет, чтобы утихла жажда по её душе и голод по прекрасному телу.
Эта девчонка глубоко ошибалась, если думала, что отделается от меня парочкой ночами. Наивная маленькая куколка Давина…
А то, что не хочет быть подстилкой, — прекрасно. Потому что она станет женщиной. Моей женщиной.
Эта мысль слегка меня отрезвила. Злость после её монолога и ухода немного угасла, и я с трудом взял себя в руки.
Она младше меня, неопытней и такая ранимая по сравнению с моей жёсткой натурой, поэтому я не стану напирать и закрою глаза на её преждевременное заявления, рано или поздно всё равно она уснёт в моих объятьях и проснётся там же.
Этот разговор измотал меня окончательно. Серое небо заволокли грозовые тучи, и в сопровождении грома начали падать с неба крупные капли дождя. А ведь с утра ничего не предвещало грозу, было ясное голубое небо и тёплый весенний ветер. Как же всё-таки жизнь может делать такие крутые повороты. Ещё совсем недавно моя жизнь начиналась от рукоятки моего меча и заканчивалась на его остром конце, сейчас же всё помещается в взгляде серенивых глаз молодой ведьмочки с тяжёлым прошлым и упрямым нравом.
Заглянув в тёмные тучи, как и её глаза, я хмыкнул себе под нос. Неужели природа и впрямь защищает своих детей? А ведьмы из покон веков были её дочерьми.
— Не обижу я её, — проворчал в небесную гладь. И дождь усилился. В мгновение ока я промок, но вопреки стихии добавил твёрдо: — Моя она, и точка.
Мне уже было наплевать на холодные капли, что добрались через мокрую одежду до кожи, и даже на тот факт, что, пока не утихнет стихия, мы застряли на горе, я медленно брёл обратно к нашей стоянке.
И только мысль, что моя девчонка тоже промокла и, вероятно, замёрзла, заставила идти быстрее.
Ничего страшного, куколка, ничего страшного… Тебе надо привыкнуть и понять, что рядом со мной тебе будет тепло, сыто и хорошо. И я тебе это наглядно готов продемонстрировать.
Глава 14
"Нельзя подпускать его близко, нельзя… Иначе, останусь без ничего. Без чести, без сердца, без счастья и с вечной тоской в глазах как и старшая сестра."
Давина Фиалковски
— Такой дождь в третьем месяце весны настоящее чудо!
Восхищенно молвил медведь, заглядывая из широкого входа пещеры, в которой мы спрятались, на грозовое небо.
Тучи заволокли небесную гладь, спрятав в мрачных шелках и луну, и звезды. Все выглядело так темно и устрашающе, что мурашки побежали по коже. Крупные капли дождя не желали прекращать падать с неба. А широкая и неожиданно яркая дуга молний иногда озаряла пространство пугающим светом. Но хуже всего было, когда громыхал гром. Я и так дрожала от холода, а слыша этот звон небесных грозовых облаков, и вовсе дрожала пуще прежнего, в придаток ещё от страха.
Мои товарищи по несчастью разожгли огонь и, сняв верхнюю одежду, поставили её сушиться. Лошадей мужчины пристроили в глубь пещеры, а мы расположились прямо к выходу.
Моя обида на мужское племя не угасла даже от такого сильного дождя. Подумав немного, я поняла, что, возможно, не было у них на меня никаких видов, а не вмешались между мной и Садэром, очевидно полагая, что он друг и товарищ, а я уже взрослая девочка. И их можно понять, потому что это логично.
В остальном они проявляли ко мне уважение и лояльность. Это я умом понимала, а вот сердцем ещё была обида на всех и на вся. Так и хотелось сейчас сжаться калачиком под боком мамы и пожаловаться ей на весь белый свет. Она бы поняла, приласкала, утешила и дала бы хороший совет.