Убедившись, что двор пуст, Саня достал из рюкзака белые перчатки, натянул их на дрожащие от напряжения пальцы и вытащил отмычки. Этому способу не оставлять отпечатков он, кстати, научился у Милы в симуляции — та всегда была помешана на конспирации.

После недолгой возни с замком раздался тихий, но отчетливый щелчок. Саня осторожно толкнул дверь. Старая петля издала пронзительный скрип, от которого у него мурашки побежали по спине.

Он замер на несколько секунд, прислушиваясь к гнетущей тишине, затем проскользнул внутрь и бесшумно прикрыл за собой дверь. Лучше не привлекать внимание любопытных соседей — в таких районах они часто становятся глазами и ушами участкового.

На одной из стен висела черная ткань, сквозь прорехи в которой проглядывали какие-то развешанные фотографии. Сердце гулко забилось. Саня подошел к окну, дрожащими руками задернул выцветшие шторы. Комната моментально погрузилась в густую, почти осязаемую тьму.

Включив фонарик, он направился к стене и медленно, словно снимая бинты с раны, отодвинул черную ткань. Его глазам предстала кровавая картина, от которой к горлу подступила тошнота. Преодолевая отвращение, он продолжил открывать остальные части ткани… как и ожидалось, везде были кровавые фотографии, одна страшнее другой.

— Какой же он извращенец, — пробормотал Саня, чувствуя, как желчь подступает к горлу.

У дальней стены обнаружился необычный старинный шкафчик, покрытый резьбой. Взломав его трясущимися руками, Саня нашел внутри коробку с серьгами, ожерельями, кольцами и брелоками для телефонов. Некоторые украшения были все еще испачканы бурыми пятнами.

Все эти вещи он видел в материалах дела — они принадлежали жертвам, но не были найдены на местах преступлений. Полиция предполагала, что убийца забрал их как трофеи. Саня провел пальцем в перчатке по одному из колец — простенькому, явно недорогому, но кому-то очень дорогому. «По крайней мере в этом полиция оказалась права…» — мысленно отметил он, пытаясь сохранять отстраненность.

Рядом с «трофеями» лежала портативная видеокамера и около десятка карт памяти, аккуратно разложенных по датам. В камере уже стояла карта и был полный заряд. Видимо, Владимир Андреевич смотрел записи незадолго до смерти. От этой мысли по спине пробежал холодок.

Саня дрожащими пальцами включил воспроизведение на встроенном экране. Из динамика раздались душераздирающие крики, от которых волосы встали дыбом. Он поспешно убавил звук до минимума, озираясь на дверь — казалось, эти крики могли разбудить весь дом.

Но даже без звука содержимое записей потрясло его до глубины души. Из обрывков диалогов становилось ясно — Владимир Андреевич убивал без причины, просто ради удовольствия от мучений невинных людей. На его лице, мелькавшем в кадре, читалось извращенное наслаждение.

— Точно псих… — прошептал Саня, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

Он выключил камеру трясущимися руками. Внутри все кипело от ярости и отвращения. Хотя его альтер-эго в симуляциях тоже совершало ужасные поступки, но всегда с конкретной целью, например, ради денег. И даже если убивало, то делало это быстро, без пыток, без этого садистского упоения чужой болью.

Владимир Андреевич же пытал ради самих пыток. Он был настоящим психопатом, получавшим удовольствие от страданий других. Саня сжал кулаки так, что ногти впились в ладони даже через перчатки.

Продолжая осмотр, он заметил фотографию на двери самой дальней комнаты. Сердце пропустило удар — на ней была Юля Тихомирова. Ее детское лицо смотрело прямо в камеру, и от этого взгляда у Сани перехватило дыхание.

Он толкнул дверь, которая открылась с тихим зловещим скрипом. Все стены были увешаны фотографиями Юли. Но в отличие от жутких снимков других жертв, здесь Юля просто выглядела грустной, потерянной, словно птица с подрезанными крыльями. В ее глазах больше не было той детской радости, которую он помнил. Очевидно, все снимки были сделаны тайком после смерти ее родителей.

На покрытом пылью столе лежали папка с документами и потрепанная черная записная книжка. В папке Саня обнаружил материалы расследования убийства родителей Юли, пожелтевшие газетные вырезки, ее табели успеваемости и выцветшие грамоты. Каждый документ был аккуратно подшит, словно часть извращенного дневника.

С каждой новой страницей, с каждой фотографией становилось все более очевидно — Юля должна была стать последним шедевром Владимира Андреевича, его главным «произведением искусства».

Записная книжка оказалась дневником, раскрывающим его истинное лицо:

[1986 год, 3 марта] Сегодня я впервые убил…

[2000 год, 15 августа] Сегодня я убил супружескую пару. Я запер их в разных комнатах и сказал жене, что если она отдастся мне, я отпущу ее мужа. Она поверила… Ха-ха-ха!

[2002 год, 12 мая] Сегодня снова убил супружескую пару. Они так любили друг друга, жена даже сама отдалась мне ради мужа, но я все равно на ее глазах вырезал из него куски плоти…