***

С детворой Ромка ладил. В их многоликом городе на-циональных различий по сути не было. Жили себе и жили, не интересуясь и не задумываясь, кто какого происхож-дения, почему у одного вихры торчат белые, а у другого – черные да отчего разрез и цвет глаз не у всех одинаковый. В почете было нечто особенное, что отличало их друг от друга. К примеру, Павлик по прозвищу Бублик не боялся кипятка. Он кругами ходил вокруг чьей-нибудь кухни, где варился ароматный борщ и, стоило хозяйке на мгновение отвлечься, тут же запускал в кипящую кастрюлю свою вечно немытую, в цыпках лапу, вытаскивая кусок мяса. Витька умел играть на балалайке и учился игре на баяне, Вовка-немец ловчее всех гонял мяч, Полинка из угловой квартиры лучше всех танцева¬ла, и тетя Эля определила ее учиться в хореографическое училище, где сама преподавала. А Ромка раньше всех на-учился читать и считать и крепким, преодолев младенче-ские болезни, стал настолько, что его одного подпускал к своей наковальне и давал подержать щипцами кусок раскаленного металла кузнец дядя Максуд.

***

Когда ему сравнялось семь лет, мама Сима и мама Шоня взяли пацана за обе руки и торжественно пове¬ли в двухэтажный городской универмаг на улице Кар¬ла Маркса, где были приобретены школьная форма, желтый, скрипучий, остро пахнущий кожей портфель, пенал, а главное – замечательная фуражка с кокардой и лаково блестящим козырьком. 1 сентября его прово¬жала мама Шоня. Она несла в руке букет осенних цветов, а к Ромкиному портфелю было привязано два мешочка – с чернильницей-непроливайкой и завтраком. Во время первого урока взволнованные родители первоклашек сидели на школьном дворе, а после звонка туда вышла строгая учительница. Каждому из родителей она что-то говорила про их детей, а к маме Шоне обратилась отдель-но: «Вы – Софья Ильинична Лучинская, мама Ромы? Подождите, пожалуйста, мы с вами сейчас пойдем к ди-ректору». Разговор у директора оказался для мамы Шони полной неожиданностью. Учительница уверяла, что Рома настолько хорошо читает и считает, что в первом клас¬се ему делать попросту нечего. Дескать, заскучает, будет сам отвлекаться и других детей отвлекать, а в итоге по¬теряет интерес к занятиям. Одним словом, учительница рекомендовала перевести Ромку сразу во второй класс. Директор предложил немедленно позвать вундеркинда и проэкзаменовать его тут же в кабинете.

Когда Ромка увидел представительного узбека в бе-лой шелковой рубашке, вышитой цветным украинским узором, он прижал обе ладони к левой стороне груди, чуть поклонился и почтительно произнес: «Ассалом алейкум, домулло», и сам себя перевел: «Здравствуйте, уважаемый учитель».

– Вай! – воскликнул директор. – Ты что же, узбек¬ский язык знаешь?

– Не только узбекский, и азербайджанский знаю, и армянский, и арабский, – единым духом выпалил мальчонка.

Пораженный директор не сел, а упал в кресло, вос-клицая: «Да ему и во втором классе, похоже, тоже делать нечего».

На второй урок Ромка теперь уже опоздал, а на третий его торжественно отвели во второй класс.

***

Директор школы Ахат Маннапович Раззаков лич¬ностью был поистине незаурядной. С блеском закончив факультет восточных языков университета, он в совер-шенстве владел несколькими арабскими диалектами и распределение получил не куда-нибудь, а прямиком в министерство иностранных дел. Загранкомандировки следовали одна за другой, Раззакову прочили блестящее дипломатическое будущее. Но судьба-злодейка – вернее, злодей в образе зеленого змия – сыграл с ним роковую роль. Частенько приглашая после загранкомандировок своих сослуживцев в чайхану, Ахат удивлял их своим совершенным знанием разнообразнейших вин, а вод¬ку «Столичную» от «Московской» отличал, не глядя на бутылку. История стара как мир. Вместо неудержимого подъема вверх по карьерной лестнице он стремительно покатился вниз. Ненадолго задержался в одном из вузов, но уже вскоре каждый студент знал, что новый препод охотно променяет пребывание в душной аудитории на столик в открытом кафе, где после возлияния поставит в зачетку все, что его попросят.

В итоге, да и то не без стараний влиятельных род-ственников, Ахат Маннапович осел директором обычной средней школы. Работающая здесь пожилая женщи¬на-завуч с гордостью носила на лацкане жакета значок отличника народного образования и, беззаветно влю-бленная в педагогику, с удовольствием тянула всю работу сама, радуясь, что новый директор, от которого постоян-но исходил острый пряный запах мускатного орешка, ни во что не вмешивается.

Ахат Маннапович учеников своей школы не разли¬чал, но вот «вундеркинда», поразившего его воображе¬ние, запомнил накрепко. Он даже на переменах выходил из своего кабинета, чтобы отыскать на школьном дворе смышленого мальчишку и заговорить с ним, предпо¬читая арабский язык. Класса с пятого Ахат Маннапович стал приглашать Лучинского домой, обучал его арабской письменности, давал читать книги по истории, привил любовь к русской классике. Он искренне привязался к этому чужому мальчишке, видимо, компенсируя тем самым отсутствие собственных детей. Он первым, пожа-луй, разглядел в своем ученике уникальные способности к языкам, великолепную память, блестящую восприим-чивость к любому изучаемому предмету и старался дать этому мальчишке все, что мог, – знания, житейский опыт, мужскую, по сути отцовскую, любовь.

***

Примерно тогда же появилось у Романа новое увлече-ние. Увидев в каком-то журнале схему и описание тран-зисторного приемника, он решил собрать его сам. Весь класс писал контрольную работу по математике, когда в тишине, где лишь перья поскрипывали, во всю мощь грянул разухабисто-молодецкий хор военного ансамбля: «Раскудрявый клён зеленый, лист резной…» Это после целого месяца неудач ожил, наконец, первый Ромкин транзистор, который он умудрился впихнуть в кем-то выброшенную старую мыльницу. Математичка была не-давней выпускницей пединститута, детей боялась пуще огня и из всех методов воспитательного воздействия ус-воила пока только один. «Лучинский, немедленно выйди из класса и отправляйся к директору», – велела она.

К Ромкиным чудачествам одноклассники вскоре при-выкли и прозвище ему дали Китаец, когда он однажды на уроке химии с пеной у рта доказывал, что порох изо¬брели китайцы, а учительница с непонятным упорством его опровергала. Китаец жил в своем, изолированном от внешнего влияния мире. Когда сверстники торопились в спортзал или на стадион, он отправлялся к Ахату Маннаповичу, где часами обсуждал на арабском языке недав¬но прочитанную книгу. В то время как его одноклассники шли на танцы или прогуливались по аллеям парка с девчон¬ками, Китаец корпел над сборкой какого-нибудь сверх¬сложного радиоприемника. Силища в нем была недет¬ская – постоянное общение с железками у кузнеца Мак¬суда давали себя знать. А вот на уроках физкультуры он с трудом преодолевал гимнастического коня, и на беговой дорожке его обгоняли даже девчонки. Однажды ребятам для комплекта не хватило одного игрока и они попроси¬ли Китайца выйти на футбольную площадку. Первый же удар по оказавшемуся у его ног мячу завершился вызовом «скорой помощи» и загипсованной голенью.

Девчонкам он поначалу нравился – высокий, строй-ный, широкие прямо развернутые плечи, смуглая барха-тистая кожа, а ресницы такие, что представительницам прекрасного пола только завистливо вздыхать приходи-лось. Но как только они оказывали ему какие-либо знаки внимания, он недоуменно пожимал плечами. Да один его непонятный взгляд чего стоил. Уставится своими серыми глазищами и смотрит подолгу, не мигая. Ни слова добро-го не скажет, не улыбнется, так что интерес к дальнейше-му общению пропадал так же быстро, как и возникал.