В кармане тихо звякнул планшет. Караев достал, пробежал глазами сообщение и негромко выругался. Генерал Рябинин. По поводу отправки бригады медиков на АЭС и этой… странной ротации, которую так настойчиво требовал Савельев. Чёрт побери, из-за дурацкого, случайно обнаруженного пропуска недобитого пацана у него совершенно вылетело это из головы.

…Уже идя по длинному больничному коридору, он привычно просчитывал дальнейшие шаги: Бондаренко, начальник Южной станции, поднять досье, проверить; Васильев, которого они получат в обмен с АЭС — этого надо взять в оборот сразу, причём максимально, личное дело Васильева ему принесли ещё утром, и да, там есть кое-какие зацепки, а вечером… вечером, после обмена Бондаренко на Васильева, надо вернуться в больницу и закончить начатое. Обязательно закончить.

— Ну, как он? — Мельников подошёл к шкафу, уставился сквозь стекла на стоящие там коробки и пузырьки с лекарствами, и Егор Саныч увидел, как с Олега медленно сползает маска надменного и спокойного безразличия. Несколько секунд — и перед ним не строгий и важный министр здравоохранения, а просто смертельно усталый человек, который вынужден постоянно держать лицо и скрывать свои истинные чувства. У него даже плечи как будто слегка опустились, хотя это была лишь видимость — спина Олега оставалась ровной, прямой, свою слабость Мельников показывать не привык.

— Нормально. Работает твой Степан. В терапии его хвалят. Схватывает на лету, старается. Хороший у тебя пацан, Олег. А девки наши во всей больнице переполошились, так круги возле твоего сына и нарезают. Я, конечно, старался не распространятся, кто он, но, сам понимаешь, шила в мешке не утаишь. Теперь все медсестрички только про твоего Стёпу и говорят.

— Девки? Какие девки? — рассеянно проговорил Мельников. Он явно был чем-то озабочен, и, видимо, половину слов Егора пропустил мимо ушей.

— Да медсестрички наши, я же тебе говорю. Стёпа твой мало того, что парень видный, так ещё и сын самого министра — шутка ли.

Егор Саныч выделил голосом слово «министр» и внимательно посмотрел на Олега. Тот едва заметно поморщился, по лицу пробежала лёгкая тень.

Непонятно почему, но это новое звание — министр — добавляло весу, хотя по сути в должностных обязанностях Мельникова мало что изменилось. Будучи главой сектора здравоохранения, Олег много мотался по вверенным ему больницам, не гнушался заглядывать в самые дальние уголки, с дотошностью влезая в мельчайшие детали, часто бывал и в их больнице, иногда подолгу беседуя с персоналом и выслушивая жалобы пациентов. Но тогда он был свой, должность главы сектора хоть и ставила его на ступеньку выше, но не отделяла, а теперь новое слово «министр» словно провело демаркационную линию между Мельниковым и всеми остальными, и он из разряда своих прочно переместился в чужой, ещё пока непонятный для всех лагерь.

Потому сегодня появление Олега в их больнице — первое его появление в новом качестве — вызвало совершенно несвойственный переполох, который нервно и раздражительно действовал на всех: люди ещё не привыкли к новым порядкам, не приспособились к ним и потому не знали, как себя вести. Взбудораженный персонал метался по коридорам, но Олег, мало обращая на всех внимания, сразу направился к Егор Санычу, отыскал его в одной из палат, и они уединились в ординаторской хирургического отделения, выгнав перепуганных ребят-интернов.

— Значит, работает… — протянул Мельников.

— Работает. Всё в порядке с ним, не переживай. Я постоянно заглядываю, как ты меня и просил. Но, если честно, лишнее это. Твой Степан — парень серьёзный, ответственный. Пойдём, я тебя к нему провожу, сейчас как раз его смена.

— Да, конечно, проводишь… Погоди, Егор Саныч, погоди, успеется.

Егор Саныч напрягся. Похоже, Мельников появился в больнице не только из-за своего сына. Было что-то такое в лице Олега, отчего Егору стало не по себе, и в голову ворвалась абсурдная мысль: Олег узнал? Но откуда? И какое ему дело до всего этого?

— Ты сам-то как, Егор Саныч? — Мельников отошёл от шкафа, присел на стул и показал рукой на диван, приглашая Ковалькова тоже присесть. — Как тебе работается? Мы же тогда так толком и не переговорили. Когда ты внезапно решил снова из участковых в хирурги податься.

— Да что я? Я — нормально. Работаю потихоньку, руки помнят.

— Руки помнят, — медленно повторил Мельников, поправил идеально завязанный галстук, автоматически смахнул с лацкана пиджака несуществующую соринку, а потом вдруг резко подался вперёд и прямо посмотрел ему в глаза. — Я же знаю, Егор Саныч, с чего ты вдруг так внезапно решил поле деятельности сменить. И о том, что руки твои помнят, тоже знаю. Видел воочию результат.

— Я… о чём это вы? — Егор Саныч от неожиданности снова перешёл на «вы», как это и было положено. На людях и в присутствии посторонних он всегда соблюдал субординацию. Это наедине, в память об их совместной работе Ковальков позволял себе обращаться к Мельникову на «ты», помнил ещё, как тот, сегодня глава сектора здравоохранения, а по-нынешнему министр, пришёл к ним в больницу молодым интерном, как учился всему, как нервничал перед своей первой операцией, когда ассистировал ему, Егор Санычу. Так что, в некотором роде Егор был Олегу крёстным отцом в профессии, и Мельников это помнил, всегда помнил: и когда резко пошёл на повышение, быстро превзойдя своего учителя, и когда и вовсе взлетел до небес.