Николаус взглянул на свои руки и как можно спокойней сказал:

– Может, грязи и много. Но ее можно убрать. Может быть, тебе больше всего нравится шнырять по вонючим углам.

– Хватит, – отрезал Курт. – Смени пластинку. Не люблю я спасателей.

– Ты просто пьян, – резко сказала Реха. – Сам не понимаешь, что говоришь. Плюнь на весь мир. С чего тебе все стало таким противным? Ты получишь все, что пожелаешь, и все это преподнесут тебе на блюдечке.

– Вот поэтому нет ничего скучнее, чем когда все достается так легко.

Ее глаза стали черными от гнева.

– Так и хочется тебя еще раз ударить.

– Спасибо. Мне хватило вчерашней пощечины.

«Боже, как здорово! Значит, вчера она ударила его», – подумал Николаус. Он представил себе эту сцену, и ему понравилось. Его настроение снова упало, когда он увидел, как Курт сжал запястье Рехи и улыбнулся ей, насмешливо и нежно.

– Я ведь могу исправиться, – сказал Курт. – Ты же веришь в это? Уверен, что они научили тебя этому в твоем интернате.

Она с серьезным видом кивнула.

Его голос вдруг зазвучал по-другому, настойчиво, с видимой искренностью; казалось, он забыл, что за столом сидит третий.

– Почему ты не хочешь попробовать, Реха? Мне нужен человек, который не будет соглашаться со всем, что я делаю… – прошептал он (и, как это часто бывает, сам уже не знал границы между ложью и правдой). – Я никогда так не влюблялся в кого-то. Но ты…

Николаус, красный от смущения, внезапно отодвинул свой стул и грубо сказал:

– Ты не можешь подождать с трогательными своими признаниями, пока я не уйду?

В этот момент официантка принесла поднос с тремя рюмками.

– Вам прислали с того столика. – Она указала большим пальцем, и трое только теперь заметили в нескольких рядах от стола двух парней со своей бригады, рыжеволосого студента Мевиса и худощавого широконосого Шаха, которого на самом деле звали Шаховняк.

– Они хотят, чтобы мы присоединились, – сказал Курт. – Пошли к ним.

Николаус взял Реху за руку.

– Пойдем лучше домой?

– Уже? – разочарованно спросила она. – Веселье только начинается. И потом, что делать с Куртом?

– Если он хочет напиться, не надо ему мешать.

– Я останусь, – заупрямилась Реха. – Я и так долго была взаперти. – (Любимые фотографии друзей, прохладных школьных коридоров и благоухающих клумб с розами – смытые двумя сотнями граммов водки.) Она засмеялась, жар прилил к ее щекам. – Что смотришь? Все нужно попробовать. Что тут такого?

Николаус подумал, что эта мудрость досталась ей от Курта, и строго сказал.

– Похоже, за тобой нужно присматривать больше, чем за Куртом.

– Вечно ты со своей моралью, – сказала Реха, нахальным жестом перекинула косу через спину и отвернулась, а Николаус пошел за ней.

Они протиснулись через ряды столов. В зале стало очень шумно, возбужденные алкоголем голоса спорили и кричали, один пел:

– У нее в крови динамит…

Кто-то бросил в Реху подставку для кружек. Она обернулась и увидела черноволосого слесаря. Он был пьян и попытался обнять ее за талию.

– Руки убери! – прорычал Николаус.

– Хочешь выйти? – отозвался слесарь. Он встал, пошатываясь, его глаза вызывающе блестели.

Николаус напряг мышцы, его накопившаяся тупая ярость теперь обратилась против слесаря. Он был на голову выше него и не понимал, насколько опасным может выглядеть его сонное мальчишеское лицо. Он сказал:

– Не подходи к девушке, мелочь, а то выбью из тебя все!

Слесарь отошел.

– Не знал, что это твоя куколка.

– Теперь знаешь, – сказал Николаус и подумал: «По крайней мере, для защитника я достаточно хорош. Дурак! Я считаю драки глупой затеей, но ради Рехи я бы подрался со всеми, с кем угодно».

Курт уже сделал заказ для остальных:

– Мой ответ вам.

– Мы не ради этого, – откликнулся студент Мевис. Он шепелявил языком, когда говорил; его по-детски круглое лицо становилось темно-красным, когда кто-нибудь пристально смотрел на него в течение некоторого времени. Дисциплинарное взыскание привело его на комбинат. Но, как он рассказал любопытному Курту, он хорошо устроился в своей бригаде. – Они меня перевоспитали. – Он покраснел, когда увидел недоверчивую улыбку Курта. Сильно шепелявя, он быстро добавил: – Не понимаю, почему это считается наказанием.