Лицо Кропинского просияло надеждой, он одобрительно закивал Гефелю, и в его голосе прозвучала мольба.

– Хорошо посмотри малютка! – нежно произнес он. – Такие красивые глазки, и малый носик, и малые ушки, и малые ручки… Все такое малое…

У Гефеля стеснило грудь. Как бы прощаясь, он нежно погладил ребенка по голове, медленно опустил руку, словно завешивая покровом лицо мальчика, и сказал протяжно:

– Да, да, маленький еврейский ребенок из Польши…

Кропинский оживился.

– Что значит ребенок из Польши? – сказал он, качая головой. – Дети есть на весь свет. Надо любить дети и защищать.

Измученный Гефель выругался:

– Черт побери! Да не могу я иначе! Кремер сказал мне… он требует, чтобы ребенка…

У Кропинского заблестели глаза, он решительно перебил Гефеля:

– Ты не слушай Кремер. Кремер крутой человек. Ты смотри на Красная армия. Идет все ближе, ближе, и американцы тоже. Что потом будет? Еще две недели, и фашисты все вон, и мы свободны… и малютка.

Гефель до боли стиснул зубы. Он уставился перед собой бессмысленным взглядом. Очнувшись наконец, он махнул рукой, словно отбрасывая все сомнения.

– Я передумал, – совершенно другим голосом сказал он. – Сейчас нельзя нести ребенка к поляку. Что он будет с ним делать? Когда отправляют этап, там черт знает что творится. Подожди часов до двух.

Кропинский облегченно вздохнул.

Тем временем Кремер отправился в лазарет. В одном из помещений его ждали шестнадцать человек, отобранные в команду. Они еще не знали, зачем их вызвали. Это должен был сообщить им Кремер. Он поспешно вошел в комнату и начал без обиняков:

– Товарищи, с нынешнего дня вы числитесь в санитарной команде.

Санитары с любопытством обступили его. Он знал их всех. Они были молодые, смелые, надежные товарищи и в лагере находились давно.

– Что это за штука – санитарная команда?

Кремер вкратце объяснил смысл ее назначения. В случае воздушного налета на лагерь их используют как санитаров в помощь эсэсовцам.

– Наверно, будем менять им штаны, когда они обделаются? – ехидно заметил один из санитаров под общий смех.

Собравшиеся с интересом выслушали Кремера, который сообщил, что их снабдят касками, противогазами, перевязочным материалом и разрешат выходить без охраны за наружную цепь постов.

– Ну и ну! – зашумели санитары. – Такого еще не бывало!

Кремер, усмехнувшись, кивнул:

– Видно, скоро конец.

– И начальнички занервничали, а? – сказал кто-то.

Кремер опять кивнул.

– Мне незачем подробно вам расписывать, сами поймете, что к чему. – Он оглядел всех и добавил: – Отобрали вас мы, а не начальство. Для них вы санитарная команда – и только. Понятно?

Он сделал паузу. Шестнадцать молодых людей смекнули, что речь идет о чем-то необычном, и, когда Кремер, понизив голос, заговорил еще более проникновенно, они сразу поняли, чего от них ждут.

– Хорошенько присматривайтесь. Вам придется бывать везде, так что обо всем, что заметите, сообщайте Эриху Кёну, он будет вашим командиром. Остальное я уже с ним обсудил.

Кён кивком подтвердил его слова.

– Послушайте! – Кремер снова оглядел санитаров.

– После этого я отведу вас к воротам, но вот еще что, товарищи…

Но тут Кремер вынужден был прерваться. В комнату вошел папа Бертхольд. Никто из присутствующих заключенных не счел необходимым вытянуться по стойке «смирно», как предписано. Бертхольд этого как будто и не ожидал. Он соскреб грязь со своих истоптанных сапог.

– У вас тут собрание, как я погляжу?

Его морщинистое лицо растянулось в ухмылке. Он прошёл в свой кабинет и снял пальто, но тут же вернулся и надел белый халат.

– И кто это? – спросил он, указывая на группу заключенных, обступивших Кремера.

– Новый отряд санитаров, штурмшарфюрер, – ответил Кремер в той же непринужденной манере.

– Санитаров? – пробормотал Бертхольд и набил трубку. – Опять что-то новенькое.

Посасывая трубку, которая плохо тянула, он приблизился к шестнадцати санитарам:

– Что ж, и Райхерт тоже в деле. Вечно он там, где что-то происходит.

Болтовня Бертхольда вызвала у Райхерта только ухмылку, а Кремер ее вовсе проигнорировал и снова обратился к шестнадцати санитарам.

В этом заключалась особенность конспирации. Бывший торговец сигарами не понимал двойного смысла в словах Кремера, зато его понимали остальные шестнадцать присутствующих.