Забрасываю голову, ерзаю, с намерением удобнее устроиться на его плече, а удовлетворившись результатом, наконец-то носом поворачиваюсь к его щеке. Он сам напросился, а я его неоднократно предупреждала.

«Сейчас я сильно надругаюсь над этой кожей» — сама с собой, как полоумная, смеюсь.

— Чего ты? — выдыхает где-то рядом.

Госпо-о-о-оди! Ведь я почти держусь.

«Родинки, родинки, родинки… Стайка мелких мушек, сосредоточенных на одной мужской щеке… Их очень много… Миниатюрные веснушки… Господи, конопушки! Щетинистые скулы…».

Кончиком языка задеваю выбранную темную точку. Обвожу по ее контуру, ласкаю, облизываю и поглощаю. Очень вкусно! Я чувствую, во рту катая приятный ненавязчивый запах тела, губами сильно потираюсь о мягкую щетину, и наблюдаю за его сосредоточенным взглядом из-под слегка завитых темных ресниц на том, что он, солируя, вытворяет с моей промежностью. По-моему, он наслаждается и упивается той властью, которую сейчас случайно надо мной имеет. Ах, как бы сбить гнилую спесь, спустить его с небес на землю и показать не небо в долбаных алмазах, а неконтролируемый ураган эмоций обиженной и неудовлетворенной женщины, когда ей обещали жаркий секс, а дали охренительную прелюдию, заставив кончить на одной руке смазливого мужчины?

— М-м-м, — сильнее выгибаюсь телом, прикусываю щеку, рисую на его лице засос, зубами зажимаю и посасываю кожу.

А он молчит, сохраняя режим сраного безмолвия, лишь ускоряет своими пальцами мой экстаз.

— Хочу почувствовать внутри, — скулю сквозь зубы.

— Обойдешься, — рычит и злобно хмыкает. — Ты обожаешь руки, Даша?

— Нет, — хнычу.

— Врушка, — выкручивается и целует меня в губы.

— М-м-м…

Скулю, предчувствуя поражение, но по-быстрому свернуть это долбаное рукоблудие все же не даю.

Как маленькая квакша, сильнее растопыриваю ноги, подаюсь промежностью на него, и жалобно прошу:

— Еще хочу…

Красивый профиль… Умный, немного грустный взгляд… Взъерошенные волосы… Надменно искривленный рот… И маленький ребенок, сидящий на мужских руках…

— Это ведь Кирилл? — рассматривая очередную фотографию, лежа на боку и тыча в стену пальчик.

— Угу.

Своим телом он повторяет мой изгиб, перебрасывает правую руку, сильно обнимает и притискивает меня к себе.

— Как ты? — уткнувшись лбом мне в спину, произносит.

— Все нормально, — отвечаю.

— Ты…

— Сменим тему, Ярослав, — отрезаю.

— Нет, — бухтит в мой позвоночник.

— Не хочу говорить о том, чего не было, — перевожу взгляд на следующий портрет. — Это служба в армии? — вполоборота задаю вопрос. — Свят, ты, а это что за парень?

— Все было, Даша, — шепчет в спину. — Зачем ты врешь?

— Какой год на фотографии? Ответь, пож…

— Не помню, — грубо обрывает.

Чувствую, как сильно пружинит кровать, как он, сопя, откатывается от меня, встает и, кажется, выходит из этой со всех сторон открытой комнаты.

— Ярослав? — приподнимаюсь на локте. — Ты куда?

— На диван, — негромко, с эхом произносит, спускаясь на первый этаж.

Добилась своего? Любезно выперла гостеприимного хозяина из собственной постели.

«Мам, привет. Я не приеду сегодня. Хорошо?» — быстро набиваю сообщение.

«У тебя там все нормально?» — она мне тут же отвечает.

«Да, конечно» — отсылаю свой ответ.

«Будь осторожна, рыбка. Люблю-целую! Отец передает привет» — «Спасибо и спокойной ночи!»…

Кручусь волчком и не могу уснуть. Не получается. По всей видимости, меня заела периодически поскуливающая совесть. Трезвонит стерва о справедливости и чувстве собственного достоинства. Никак не затыкается, сама не спит и мне покоя не дает. Мерзкая сволочь! Приподнимаюсь на локтях, рассматривая обстановку, прислушиваюсь к тишине, пытаюсь вычленить из сумрака знакомые очертания и живые контуры. В ответ галлюцинируют приветом лишь темное безмолвие и тотальное одиночество.

— Ярослав, где ты? — в темноту шепчу.

Согнув в коленях ноги, уголком подтягиваю их к подбородку. Зубами прикасаюсь к чашечкам, еложу ими по мягкой ткани, прикусываю и отпускаю.

— Ярослав, — жалобно скулю. — Ты где?

Он не отвечает.

Оглядываясь по сторонам, опускаю ноги с кровати на пол, наощупь нахожу носки и натягиваю их на босые ступни. Отставив в сторону одну руку, медленно обхожу кровать и пальцами обхватываю перила. Присматриваюсь, прищуриваюсь, принюхиваюсь и по-звериному поднимаю губы, пытаюсь на чем-то крупном сфокусировать свой взгляд, но темнота стоит такая, хоть глаз коли, и все равно ничего не видно. Аккуратно, почти что приставным шагом, спускаюсь со второго на первый этаж, зачем-то каждый раз осматриваюсь по мрачным сторонам и глубоко вздыхаю.