— Я совершенно ничего не чувствую, — осторожно начинаю. — Зачем ты придумываешь? Это же неправда. Бьешь специально? Обидеть хочешь? Скажи прямо и закончим на этом. Тебе нечем дышать? А мне вот неприятны твои подозрения. Нет никакого запаха. Что за глупость?

— Для кого как! Правда, ложь, истина, глупость. Блажь! Есть ли запах — или его нет. Эту вонь слишком остро чувствую я и для меня достаточно. Такое впечатление, что этот Назин собой пометил территорию. Терся рожей о тебя…

— Правильно ли я понимаю, что являюсь какой-то территорией — полем для выяснения отношений, видимо, — для вас? — присматриваюсь к нему, затем прищуриваюсь и довольно сильно растираю свои плечи. — Вы на мне, как озабоченные самцы, самоутверждаетесь, что ли? Я воняю его мочой? Ты об этом, Ярослав?

— Ты была с ним, в его машине. Точка! Я чувствую, Даша. Это трудно объяснить, но сейчас, именно сейчас, ты абсолютно другая. Иной человек, посторонний. Ты чужая женщина. Понимаешь? Пахнешь другим мужиком…

Да пошел он! Ей-богу, я не знаю, что именно сейчас больше бесит или раздражает — то, что он совершенно не интересуется мной почти раздетой или то, что так искусно оскорбляет, приплетая какой-то звериный инстинкт и разметку территории самцами в период гона, видимо. Я, полуголая, забитая, испуганная и униженная, зябну, дергаюсь, пытаюсь с душевным раздраем совладать, а он, понимаешь ли, унюхал чужеродный дух на моем теле? Это, как у слепого человека в наличии обостренный слух, так у инвалида с ампутацией с каких-таких делов проявился чудо-нюх?

— Он ко мне не прикасался, Ярослав. Скажи, что злишься, что бесишься, что расстроен, что просто не ожидал, что я тебя разочаровала, что… — ловлю его сверкающий яростью взгляд и резко замолкаю. Боюсь, видимо, дальше парня разочаровать.

— Не желаю этого знать. Ты воняешь этим Каримом!

Что? Что он сейчас сказал?

— Я…Воняю? Ты выбирай выражения, пожалуйста, — шикаю, еще сильнее стискиваю руки на груди и рассматриваю его исподлобья.

— Прими, пожалуйста, душ, Даша. Ванная там, — отвернувшись, не глядя на меня, указывает пространно, куда-то в сторону, в ту служебную комнату, в которой я несколько дней назад была. — Я подожду здесь.

— Это оскорбление, Ярослав? — хорохорюсь и задираю подбородок. — Решил…

— Простая констатация факта, Даша. Этот бывший Карим во все поры твоей кожи просочился и теперь сифонит из всех щелей…

— Мы разговаривали и все, — грубо перебиваю. — Еще раз повторяю. Что ты себе нарисовал? Я…

— Ванная, Даша, — и тут же подкрепляет указанное направление очень выразительным по эмоциональному настрою кивком своей головы. — Будь так добра, смой с себя этот аромат, а потом мы поговорим.

— Поговорим? — задумчивым тоном переспрашиваю и быстренько оглядываюсь назад. — Пожалуй, я пойду, и даже разговаривать не будем. Зачем? — хмыкаю, пожимая плечами. — Ты ведь уже все решил. Я воняю мужиком! Слава богу, что не козой или некастрированным бараном.

— Ванная! — Ярослав выкрикивает и тут же замолкает, затем, видимо, быстро сменив гнев на милость, спокойно продолжает. — Прости, но я, правда, так не могу. Ты бегаешь между нами, как…

— Нами? — прищуриваюсь злобно. — Так, вас таких, похоже, слишком много, а я теку и предлагаю, хвостом мету? Это ты сейчас имел в виду? И как? — шипя, повторяю. — Как? Как кто «эта нехорошая Даша»? Не стесняйся, будь любезен.

— Не хочу ругаться с тобой. Причина недостаточная, но…

— Как сучка, Ярослав? — помогаю, накидываю уничижительных, но, видимо, правдивых версий. — Как дешевка, Горовой? Как распоследняя…

— Нет. Закрой рот и прекрати это! — грубо останавливает меня.

— Назови, будь добр, сам. Правда лезет, да? А тебе, святому человеку, тяжело заткнуть фонтан? У меня была жизнь до взрослых встреч с тобой. Ты представляешь? Я не девственница, Ярослав. Но думаю, что ты и так в курсе, ведь слушал же молву, которой потчевали развесившую лопухи толпу.

— Зачем ты передергиваешь? — намеренно тихом тоном задает вопрос.

— До наших встреч, в твоей персональной формулировке — «по-честному», я жила с мужчинами. Их было много. Тебе всех перечислить и по именам назвать?

— Не нуждаюсь, — запускает правую руку себе в волосы, шипит и тяжело вздыхает. — Я не осуждаю.

— А я не каюсь и не нуждаюсь в твоем прощении, тем более, как я погляжу, ты не намерен меня прощать. Да за что, ей-богу? Мне туда? — опускаю свои руки и расправляю плечи, выставляя ему для обозрения свою грудь.

— Даш! — вскрикивает на меня.

— Не буду и не собираюсь. Не дождешься, Ярослав. Карим оставил меня наедине с одной проблемой и ушел в свой персонально золотой закат. Мне было восемнадцать лет, Ярослав. Очень юный возраст для брака с человеком на три года старше. Так он сегодня мне сказал. Хотя, ты знаешь, это, как ни странно, не помешало самому юному Назину в тот же год женится на другой. Брак со мной — несвоевременен, ошибочен, неадекватен, а с ней — самое оно! Еще что-то хочешь знать?