— М? — вскидывает подбородок и внимательно смотрит на меня.

Вот же гад! Ловко-то как тычет меня носом, словно нашкодившего котенка, в собственное дерьмо, размазанное по содранным обоям.

— У каждого есть прошлое! Это твои слова. Я подтверждаю их истинность и говорю, что у меня были двенадцать лет назад интимные отношения с Каримом, но ничего не получилось, мы расстались и пошли каждый своей дорогой. И вот случайно встретились, — ухмыляюсь, а затем прыскаю от смеха, — уж кто бы мог подумать, в задрипанном, как он мне, между прочим, сказал, танцевальном зале…

— Мне это неинтересно, — поворачивается спиной и идет к окну.

— Зачем же ты… — с угрожающим шипением в спину говорю.

— Извини, — отрезает, ставит свои руки на стекло и лбом утыкается в окно. — Даша…

Да поняла я! Ванная! Противный запах! Он типа задыхается, я его травлю. Нервы, нервы, нервы… Потерянный кураж?

— Уже не хочешь? — с усмешкой спрашиваю, разворачиваюсь и быстрым шагом направляюсь в ванную комнату.

Суматошно озираюсь в белоснежном, обшитом с пола и до потолка тонким кафелем, служебном помещении, мельком замечаю свой странный образ в вытянутом по горизонтали зеркале. Я ведь не реву и мне не больно? Просто слезы тихо катятся из глаз:

«Что было, то прошло… Что было, то забыто… Боишься, что не переболит? Переболит, глупышка… Все пройдет, глупенькая Дари-Дори, рыбка!».

Пока со шмыгающими всхлипами, стонами и глубокими вздохами стягиваю свои брюки, зачем-то еще раз в ярких красках вспоминаю сегодняшнюю встречу с Назиным, прокручиваю его уничижительные слова о моем инфантилизме, пустоголовости, бесталанности, да просто откровенной глупости. О том, что я жестока и коварна, Карим даже несколько раз сказал.

Тогда…

Тогда…

Тогда, двенадцать лет назад, я не считала свой поступок глупым или позорным, и уж, конечно, не считала его жестоким, лютым и коварным. «Поступок» был необходим, и на этом ставим точку! Я не собиралась рожать этого ублюдка и становиться матерью-одиночкой в восемнадцать лет, когда передо мной маячила совершенно иная перспектива. Я была молода, сильна, красива и крайне амбициозна. Но я смертельно ошиблась и тут же понесла достойное наказание. А как же? За все нужно платить, вот я и внесла свою плату. Захотела «Дашенька» величия? Так будь добра избавься от бремени! Скидывай балласт — лети. Виню ли в этом кого-нибудь сейчас? Сейчас? Хм? Сейчас разве что только саму себя. Но с каждым годом, если честно, все меньше, меньше, меньше…

Нет, увы и ах! Но не так я представляла молодую и слишком много обещающую мне дальнейшую счастливую жизнь. Я очень сильно хотела свою собственную семью. А что? Об этом говорю открыто! Тем более, когда со мною рядом вращались просто выдающиеся примеры счастливой жизни в крепком браке — он и она, а рядом их маленькие озорные дети, внуки и, возможно, правнуки!

Мои бабушка и дедушка… Образец счастливой и очень смелой пары. Смирнов Максим Сергеевич свою «кроху», Смирнову Антонину Николаевну, боготворил. Он долго ждал ее и вместе с этим верил в чудо, что когда-нибудь его желание исполнится и он возьмет в жены самую прекрасную женщину на свете. Так и произошло! Они всю жизнь вращались исключительно вокруг себя, шли рядом, не сбивая годами отчеканенный армейский шаг, прислушивались к желаниям друг друга, родили двух сыновей, воспитали четырех внуков. Всегда и всюду только вместе. И ушли Смирновы старшие в один и тот же год. Не смогли поодиночке, друг без друга. Сначала мой любимый «деда», а потом — бабулечка. Тонечка ненамного Максима Смирного пережила. Скучала сильно, потом уснула и тихонечко… Ушла!

Отец и мать… Господи! Это зависть, да? Я завидую любимым людям и такого же себе хочу?

А разве я не права в том, что мною избранный мужчина, Карим, которому я отдала и доверила себя, должен был поддержать меня и радоваться тому, что в скором времени я подарю ему маленькую жизнь. Он не смел скрываться, прятаться, отписываться и откровенно забивать, а затем и забывать меня, чтобы потом, по прошествии одного десятка лет, почти случайно встретить в захудалом танцевальном клубе и настырно потребовать от «жертвы» объяснений, как смела эта жалкая алтарная овца от «убийцы и жреца» сбежать. Как ловко он все выкрутил сейчас! Из-за этого ребенка я… Проиграла очень важный чемпионат. Я заболела после процедуры и получила осложнения… Лихорадка, температура, сначала тянущая, а затем и жгучая боль внизу, рвота и головокружение. Все, как по учебнику:

«Возможно сепсис» — шушукались врачи в палате;

а я на хрустящей салатовой подушке ловила слезный водопад и даже у Всевышнего просила:

«Отпусти, пожалуйста. Я ведь заслужила!».

Я заболела…

Сильно и, вероятно, навсегда. Значит, такова моя судьба.

Я заболела… Неизлечимо! А современная медицина все же не всесильна. Так при выписке мне тот доктор шепотом, как будто по секрету, рассказал. Правда, перед этим мне пришлось на некоторый срок остаться в той же больнице, под строгим наблюдением врачей, отрабатывая почти шпионскую легенду, придуманную тогда сильно озадаченным Сергеем. Дядя мне помог! Он помогал тогда и страшно рисковал при этом. Мои родители… Мать и отец… Нет! Я их не боялась. Поздно что-либо уже тогда было менять. Но признаться в том, что их старшая дочь откровенная неудачница, обманутая дура, и, к тому же, сделавшая неудачный аборт, зудящая не пойми какая — высокая или низкая, — самооценка мне все-таки не позволяла.

Я очень сильно облажалась…

Значит, выкручиваться должна была сама… Я и крутилась, как могла!

— Даш…

Прикрываю мокрые глаза. Зачем он сюда вошел? Я еще не чистая, Горовой! Выйди… Мне нужно смыть трупный запах прошлого, который твой сверхчувствительный нос не выносит.

— Я не закончила, Ярослав. Вожусь слишком долго…

Вернее, это ты слишком рано в ванную зашел, я не успела… Смыться или в свою раковину от проблем залезть.

— Я с тобой. Ты не возражаешь, кумпарсита? — очень нежно прикасается кончиками пальцев правой руки к моим оголенным плечам. — А?