Шрифт:
На носочках, почти воздушно, пола не касаясь, спускаюсь по ступеням на первый этаж нашего с Ярославом дома. Расставляю руки, вращаюсь на месте и с некоторым продвижением, затем распушиваю волосы, танцую роковую страсть в просторной общей комнате и отрабатываю новый танцевальный шаг, о чем-то вдруг задумываюсь, резко останавливаюсь и наблюдаю за собой в огромном зеркале на всю стену, которое муж повесил специально для меня.
— Да, детка! Ам, «а как известно, мы народ горячий и не выносим нежностей телячьих» *! — шепчу своему отражению, оскаливаюсь и наигранно кусаюсь, потом специально оголяю одно плечо, почти показываю грудь, а задрав ночную хлопковую чересчур короткую сорочку, демонстрирую зазеркалью свое смуглое бедро. — Да! Да! Да! Хочешь меня? — еще выше поднимаю ткань, облизываю губы и рассматриваю свой гладкий, как у девочки, лобок, хихикаю и по-воровски оглядываюсь по сторонам, и обязательно поднимаю голову наверх — а не подглядывает ли Ярослав за этим представлением?
Нет, нет, нет! Муж спит, а я сама с собой флиртую. Да просто обалдеть!
Приготовив нам по чашке кофе и собрав утренний поднос с легким завтраком в супружескую кровать, почти такой же пританцовывающей походкой возвращаюсь в нашу спальню без дверей, на второй жилой этаж.
Ярослав лежит на спине, повернув свое лицо к окну. На мужской небритой щеке вовсю рисует яркое летнее солнышко и слепит спящему закрытые глаза. Осторожно усаживаюсь с большим, как для одного маленького человека, подносом в изножье двуспальной кровати. Откидываюсь спиной на деревянные перила, изображая современную аристократку, раскладываю приборы, затем неспешно намазываю хлеб сильно обезжиренным, специально для субтильных дам, сливочным маслом, откладываю в сторонку нож, причмокивая, облизываю пальцы, ухмыляюсь, демонстрируя спящему мужчине свой бутерброд, прыскаю и начинаю есть.
Аромат — ну просто «вау»! Мне мог бы позавидовать какой-нибудь король. Такой великолепный, но все-таки крестьянский, завтрак! С наслаждением уминаю хлеб с маслом, присматриваясь к Ярославу. Спит товарищ и даже ручкой-ножкой не колышет. Вот ж обаятельный мерзавец…
— Даша, перестань! — не открывая глаз, совсем не сонным голосом степенно произносит.
— Еще чего! И даже не подумаю, — хмыкнув, отрезаю.
— Перестань, кому сказал, — с наигранной угрозой повторяет.
— Спи и не выступай! — откладываю свой хлеб, запустив пальцы в ручку мелкой белой чашки, отпиваю первый кофе за только-только занимающийся день.
— С самого утра хомячишь в постели, рыбка? — Ярослав подкладывает больную руку себе под голову и с прищуром рассматривает меня.
— Не желаешь присоединиться к трапезе? Между прочим, очень вкусно! — ставлю чашку и поднимаю весь поднос, демонстрируя ему совсем — так уж вышло, — не диетический стол.
— Приятного аппетита, жена, но я, пожалуй, воздержусь от угощения. Предпочту понаблюдать, как ты жадно уминаешь самостоятельно добытую пищу.
— Жадно? Уминаю? — выказываю изумление. — То есть?
— Заелась, как маленькая свинка, Даша. Я бы мог тебе помочь с этим, но ты слишком далеко.
— Так ты лентяй или просто не желаешь двигаться? Устал, по всей видимости? — кусаю хлеб. — Или это отклонение, а сам ты пищевой вуайерист? Или вынужденно на диете, милый?
— И то, и то, и даже это, всего понемножку, рыбка, — зевает и плотоядно ухмыляется. — Долго еще?
Прекрасно понимаю, на что он намекает. Быстро перекидываю одну ногу через него, при этом раскрываюсь своей плотью для Ярослава, ерзаю задницей и с распахнутым нутром на пятой точке двигаюсь к нему.
— Даша-Даша, да ты, как я погляжу, совсем стыд потеряла, — муж сильно цокает и, подкатив глаза, качает головой. — Боже мой! Вот это пейзаж!
— Я голодная, а ты меня торопишь, — наигранно скулю, как будто даже жалуюсь на свою судьбу, но вращаю бедрами и подползаю еще ближе. — Хочу…
Его правая рука, которая находится под одеялом и которую я, естественно, не вижу, нежно прикасается к внутренней стороне бедра. Не спуская с меня глаз, костяшками пальцев Ярослав проходится по теплой коже, растягивает удовольствие себе, но вместе с этим пытает меня.
— М-м-м, — подкатываю глаза и раскрываюсь еще больше.
— Приятно? — тихо спрашивает.
— Очень вкусно! — облизываю губы и смеюсь.
Видимо, таким ответом я слегка или не слегка задела мужское чересчур обидчивое самолюбие, потому как обхватив мою щиколотку, не обращая никакого внимания на пронзительный писк, визг и звон опрокинутой посуды, прищурившись от шума, Ярослав подтаскивает меня к себе на расстояние своей вытянутой руки.
— Оглушила, кумпарсита, — приподнимается и угрожает, — тшш, тшш, кому сказал. Ты чего пищишь, мышь?
— Я не доела, — с обиженным видом отставляю испорченный завтрак в сторону. — Посмотри, что ты натворил!
— Потом доешь, обжора, — и там, внизу, между моих ног, поглаживая половые губы, начинает щекотать. — Сначала утренний секс для голодного на похоть мужа, а потом… Обед! — издевательски смеется.
— Господи! — выгибаюсь в пояснице, предлагаю, подставляя всю себя. — Да… Угу…
У меня теперь, как это ни странно, на все, что скажет или предложит Ярослав, один ответ. Заведомо положительный и даже с некоторой экспрессией, наличие последнего зависит, правда, от того, в какой момент муж что-то важное или не очень спросит.