— А я думал, что вы серьезно говорили.

— А я серьезно и говорю. Очень серьезно, но дело в том, что пока нас не задевают, мы никого не трогаем: у нас это принцип такой. Видите ли, пресвятая дева очень не любит, когда одни люди начинают убивать других людей… ралли развлечения или выгоды денежной. Но вот если люди защищаются от вражеского нападения… Я точно знаю… мне было сообщено, что британцы собираются идти на нас войной. Но вот узнать, когда точно они начнут воевать, я… скажем, не успел уточнить. Про меня, в слышал, много рассказывают, но большей частью рассказы эти несколько преувеличены. Да, я иногда могу о чем-то пресвятую деву попросить, и она мне в мелочах иногда помогает. Но не потому что я какой-то там святой, а потому что за меня попросил папа Лев двенадцатый. То есть он не за меня просил, но Дева поняла его не совсем верно — и она пообещала мне покровительство. Она знает, что это она по ошибке пообещала — но она всегда свои обещания исполняет… пока исполняются данные ей обещания. И я тоже не имею ни малейшего желания нарушать то, что я обещал пресвятой деве…

Генерал Эспартеро слушал меня с плохо скрываемым скепсисом, но слушал — скорее всего потому, что официально я был «посланником русского императора». И немножко из-за того, что кардиналы ко мне отнеслись с огромным уважением. Но все же было видно, что сейчас он встанет и куда-нибудь меня пошлет… Очень хотел меня туда послать — но не судьба.

Разговор наш шел на яхте, пришвартованной у берега, и с берега на яхту был проведен трап — по которому вдруг вбежал какой-то портовый чиновник. Вбежал, наклонился в генералу и что-то ему прошептал на ухо. А Маша, которая тоже сидела в каюте, со всей своей женской простотой спросила:

— Что он говорит? Выглядит очень взволнованным…

Мне сообщение какого-то портового чиновника услышать не удалось, но у железяки микрофоны были все же осень неплохие. А Маша, которую я обучил испанскому (немного, чтобы при случае в магазине могла купить что-то ей понравившееся) вопрос задала по-испански: она на самом деле считала, что разговаривать в присутствии любого человека на языке, который тот не понимает, невежливо. Генерал повернулся в Маше — скорее всего, чтобы сказать, что ее это не касается, но ответила моей жене железяка:

— Он говорит, что к порту подходит британская эскадра, и что британцы требуют вылать им находящегося в порту дона Алехандро Базилио де Вера-и-Фигероа де ла Вега-и-Уйоа-и-Эстелья, третьего графа де ла Рока, или они сами его захватят, а порт и город сожгут.

Генерал Эспартеро услышав слова железяки чуть не подпрыгнул, Маша побледнела, а я спокойным голосом спросил:

— Дева Мария, сколько британских судов идет сюда?

— Одиннадцать линейных кораблей, четырнадцать фрегатов и двадцать два суденышка поменьше.

— Отлично, сколько времени тебе потребуется, чтобы все это дерьмо сжечь?

— Если выйти сейчас, то потребуется двадцать четыре минуты чтобы дойти до английской эскадры, в около четырнадцати минут на то, чтобы потопить линейные корабли и фрегаты. Относительно мелких судов точного ответа дать невозможно.

— Извините, генерал, мне моя шкура дорога, так что мы с вами немного поплаваем в море. Но обещаю, что через час мы уже вернемся. Дева Мария, немедленно выходим и приступаем к уничтожения британского дерьма.

Портовый чиновник сойти на берег тоже не успел… то есть сразу не успел. А когда он через час с небольшим все же сошел на берег, я повернулся к замершему на диване дону Эспартеро:

— Вероятно, пресвятая дева услышала ваше желание и решила его осуществить.

— Какое… какое желание?

— Узнать уже сегодня точную дату. Сегодня у нас понедельник двадцатого апреля. Значит одиннадцатого мая мы свою работу начнем… и закончим, а остальным займетесь уже вы. Договорились?

Апрель — месяц спокойного моря и попутного ветра, так что добраться из Валенсии до Петербурга получилось за неделю. Но еще до того, как яхта «по привычке» вошла в устье Невы, из Усть-Луги в открытое море вышли уже восемь канонерок. Восемь, потому что две стояли «на модернизации»: флотоводцы решили, что на таком судне можно легко разместить (в башнях, разумеется) не две, а четыре пушки. И две канонерки теперь стояли на судостроительном вообще без башен и с разобранными палубами. Но и восемь таких корабликов — это даже не сила, а силища.

Николай меня по прибытии в Петербург сразу же принял, выслушал, хмыкнул и поинтересовался:

— Ты, Александр, мне прямо скажи: флаги на канонерках ты велел какие поднять? Я почему спрашиваю: англичане оскорбили все же дона Алехандро де ла Рока, а не князя Смирнова…

— Не волнуйтесь, ваше величество. Британцы не меня оскорбили, поскольку черви не могут оскорбить человека. Но они оскорбили Богородицу, поэтому канонерки все идут под флагами Богородицы Гваделупской. Но они вышли из Усть-Луги…

— Для девы Марии место не имеет значения, ей важны лишь дела и помыслы. Ну а если кто-то вдруг решит, что за деяние девы нужно наказать Россию… в общем, он сам лично скоро сможет рассказать деве о своих заблуждениях.

— Князь, а если пресвятая сама может…

— Она может выбрать тех, кто сделает то, что ей нужно. Ну, меня выбрала для начала, теперь Россия выбрала. Лично я от такой чести отказываться не намерен, а Россия…

— То есть пресвятая дева будет и Россию облагодетельствовать?