Вторым важным фактором снижения детской (да и не только детской) смертности стал рост производства некоторых лекарств. И в первую очередь йода (для выпуска которого был выстроен специальный завод в Котке) и ихтиоловой мази, так что любая царапина перестала быть причиной быстрого помирания. Ну и медицинский персонал понемногу готовился. Не врачи (ну не было еще возможностей врачей массово обучать), и даже не фельдшеры (хотя и в Петербурге, и в Подольске специальные фельдшерские училища уже заработали), а скорее грамотных медсестер, которые максимально обеспечивались «современными медикаментами». Среди которых и «отечественный» аспирин появился: откуда-то я помнил, что из осиновой коры салициловой кислоты получается даже больше, чем из ивовой, а осины в России было очень много. И становилось еще больше: по специальному распоряжению императора в Вологодской губернии были высажены довольно большие «осиновые плантации» (а в Вологде и аспириновый заводик потихоньку (то есть без лишней рекламы) заработал…

Еще на пользу для народного здоровья пошло массовое производство мыла (в основном из подсолнечного и конопляного масла «вторичной вытяжки», то есть полученное путем экстракции его из жмыха бензином), но это был уже «сопутствующий фактор», а главными были тепло, питание и медицина — и результат уже на самом деле вдохновлял.

А я заработал свой первый орден. Причем официально Николай мне его дал «за сбережение народа российского» — но народ этому, похоже, не очень сильно поверил. Потому что я получил «Анну» первой степени с мечами, а мечи вроде за «гражданские заслуги» не полагались. Однако Николай и тут проделал интересный рекламный трюк: в «Санкт-Петербугских ведомостях» указ был опубликован, а в комментарии к указу довольно подробно расписывалось, как удалось столь резко сократить смертность — вероятно в надежде на то, что и помещики озаботятся здоровьем своих крепостных. Именно помещики: управляющим казенными крестьянами Егор Францевич просто разослал инструкции, которым нужно было «беспрекословно следовать».

Но на самом деле орден мне Николай выдал после того, как я показал ему свою пушку. Для этого я в очередной раз вытащил яхту из дока (а парус, лопнувший по шву, к этому времени уже вручную зашили, используя даже нитки из «ремкомплекта»), на ней мы (я и Николай с Александром Христофоровичем) вышли в Финский залив, таща на буксире пустую барку-«тихвинку», и там, в отсутствие лишних свидетелей, я эту барку потопил тремя выстрелами с расстояния метров в шестьсот. То есть не потопил все же: барка-то была деревянной и получившиеся щепки остались плавать…

Николай меня спрашивать не стал, как это «пушка сама стреляет», а поинтересовался лишь тем, во что мне эта стрельба обошлась.

— Не очень дорого, один выстрел к пушке обходится примерно рублей в пять… будет обходиться, если массовую из выделку наладить.

— То есть всего за пятнадцать рублей можно английский корвет потопить?

— Нет, Николай Павлович, на корвет потребуется как раз пятерка: можно же не просто борта дырявить, а сразу в крюйт-камеру палить. Хотя да, вы правы, это только «Virgen Maria» может в море без промаха стрелять, а простому, но все же хорошо обученному канониру наверное только десятка выстрелов для корвета хватит. Или для линейного уже корабля: снаряду-то все равно, борт какого корабля в щепки превращать. Но в любом случае такая пушка будет экономичнее нынешних.

— Да уж, князь, эконом из тебя знатный… ты там британский флот так и топил?

— Примерно так, англичане же — народ хвастливый, чертежи их кораблей получить нетрудно было, так что «Virgen Maria» только по пороху и стреляла. Снаряды-то у меня здесь не в бесконечном количестве, их беречь следовало. Тем более, что и пять рублей — тоже деньги.

Николай тогда вытащил из кармана несколько монет:

— На, держи, бережливый ты наш. Домой пошли, остальное я тебе на берегу отдам… а сколько тебе денег нужно будет, чтобы завод по выделке снарядов таких выстроить? И во что пушка твоя казне встанет?

— Пушка? Пушка такая же окажется казне вовсе неподъемной, а вот попроще, где снаряды заряжать человек станет, обойдется рублей, я думаю, в пятьсот. Серебром.

— В миллион в ассигнациях постройку завода по выделке пушек уложить сможешь?

— Сейчас не скажу, но надеюсь, что завод выстроить получится все же много дешевле. Однако одними пушками тут не отделаться…

— Что еще будет нужно?

— Обучить солдат, причем хорошо обучить. И не только канониров: вы же не захотите чтобы наши пушки попали в руки врагов на суше, когда их пехотинцы не смогут прикрыть от вражеской атаки?

— Боже, во сколько же это все обойдется?

— Спасибо за комплимент, ваше величество, — не удержался я от того, чтобы не схохмить, — но деньги — это всего лишь деньги, которые Россия сумеет заработать.

— Ты, князь, все же редкостный нахал. Но сумму мне не назвал.

— Новый карабин по цене около десяти рублей потребуется на сотню тысяч солдат, патроны по копейке… по две, скорее всего, можно будет начать выпускать уже зимой. А карабины — пару тысяч я смогу обеспечить уже в этом году, а со следующего, надеюсь, мы их сможем выделывать по сотне тысяч в год. Сталь у нас есть…

— Давай все уже на берегу обсудим, здесь просто сосредоточиться не выходит, — Николай недовольно поморщился, когда ведомая железякой яхта резко сменила галс. — Князь, а ты можешь пресвятую деву попросить, чтобы она и другими нашими кораблями так же управляла?

— Нет, конечно же. Да и насчет этой яхты просил не я, а папа Лев, и я не знаю, как он это проделал.

— Ну и плевать, твоя яхта одна сможет всю Россия защитить… по крайней мере на Балтике.

— Боюсь, ваше величество, что и сие невозможно. По крайней мере в ближайшее время: сами видите, мы идем лишь под стакселями и одним парусом на задней мачте. Потому что судном управляю, конечно, не я, но строили его обычнее люди — и сейчас на нем многое просто поломалось. Нужен серьезный ремонт, но в Петербурге я его провести точно не смогу. Если получится яхту как-то перетащить поближе к Подольску, то там за год или даже два я скорее всего смогу ее привести в порядок…