Ну да, вот оно, счастье… килограмм толуола из тонны смолы, то есть из жалких десяти-пятнадцати тонн угля, пропущенных через коксовые батареи. С такими объемами производства можно мечтать не только о том, чтобы Британию победить несложно, но и вообще о мировом господстве! С тем же успехом, кстати…

Намекнув Зинину о том, что «нормальные люди толуол из бензина делают», я отправился домой. Но я Николаю Николаевичу не просто намекнул, а в его присутствии провел тройное нитрировние толуола, а затем то, что получилось взорвал за городом — и это, похоже, на химика произвело довольно сильное впечатление. В общем, мы с ним дня четыре очень плотно общались, я ему и про нитрирование глицерина рассказал, и про нитроцеллюлозу, и еще про всякое (особо указав на то, что тринитрофенол, как любая кислота, неплохо так с металлами реагирует — а эти соли вообще от чиха взрываются, поэтому в эту область ему лезть не стоит дабы страна не понесла тяжелую утрату). Он, похоже, проникся — ну а я поехал домой.

Ехать было недолго, ведь мост через Волгу строили потому, что железная дорога от Арзамаса уже дошла до Волги (в районе несуществующего еще Зеленодольска). Туда дорогу протянули не потому, что меня, допустим, ностальгия заела, а потому что военные географы решили, что именно там грунт на дне реки лучше всего годится для постройки моста. Но главное заключалось в том, что от Казани до Подольска ехать было меньше суток — и я опять привез домой свежую рыбину. В ящике, засыпанную сохраненным в ледниках с зимы льдом…

В Подольске меня ожидала приятная новость: на заводе в Калуге, куда было перемещено турбинное производство, все же довели до полностью рабочего состояния мегаваттную турбину. Только теперь она выдавала не мегаватт мощности, а полтора: давление пара в котле с двенадцати атмосфер инженеры подняли до двадцати двух. Ну и перегрев немного так увеличили, так что была надежда, что скоро они из турбины и два мегаватта вытянут. Для электростанций, так нужных для производства алюминия, это было уже хорошо — но ведь турбинщики и дальше пошли: так как двое из инженеров в юности были морскими офицерами, они решили, что с турбиной пароходу будет удобнее — и приделали к ней здоровенный редуктор. Получился вполне нормальный турбозубчатый агрегат на две тысячи сил, и его (а точнее, два таких) было решено поставить вместо «устаревших» паровых машин на один их «нержавеющих» корабликов.

Только на один потому, что до осени у них получалось только два таких агрегата сделать: не было ни рабочих, ни станков необходимых. Правда, нужные станки были заказаны уже в Твери, рабочих тоже на заводе начали массово учить, устроив при заводе специальное училище ад на две сотни учеников — но в любом случае нынешние проблемы будут решены не раньше чем через год.

А вот кое-что другое (поменьше и послабее) у них уже пошло в приличную серию: «простенькие» турбины на четыреста киловатт. К ним можно было приделать и редуктор попроще, для которого шестерни вообще просто отливались и потом «дорабатывались напильником», в результате чего получался судовой движок на шесть сотен лошадок. А чем такой движок лучше обычной паровой машины с поршнем, мне товарищи сами объяснили: у паровоза КПД в районе шести процентов, а у турбины — уже под тридцать, поэтому судну на тот же путь топлива понадобится впятеро меньше. А это — уже хорошо, и тем более хорошо, что в Усть-Луге на стапелях стояли уже пять корабликов поменьше, чем нержавеющие баркентины, причем собираемые их самой обыкновенной стали. Тоже из листов в шестнадцать миллиметров обшивка на них делалась, а сами кораблики были длиной меньше полусотни метров. И на них были заготовлены места для установки шести орудийных башен — а если на такие кораблики поставить по паре турбодвижков, то они, пожалуй, на одной заправке топливом смогут и Атлантику пересечь.

Вот только пушечки калибром в вершок (а, точнее, в сорок пять миллиметров) без управления со стороны железяки много настрелять сумеют — и я решил, что для таких корабликов оружие все же нужно посолиднее. Вспомнил прочитанные книжки, подумал немного — и на «паровозном заводе» приступил к изготовлению совершенно неавтоматической пушки вдвое большего калибра. И первую (с простым, а не составным стволом длиной в метр) удалось изготовить уже в начале июля. Но эту пушку я вообще тиражировать не собирался, ее использовал исключительно для тестирования новых снарядов. И тесты показали, что такой снаряд — если он все же сможет попасть по вражескому кораблю — потопит врага с первого же попадания. Ну, скорее всего потопит — потому что сруб из десятидюймовых брусьев он если не превращал в щепки, то гарантированно разбирал на отдельные деревяхи.

Произведенным эффектом я остался доволен, рассказал военным инженерам как делать составные пушечные стволы и отправил их в казенную деревню Любимовку с поручением выстроить возле «Ярославской казенной сухопутной дороги» новый пушечный завод. В качестве плановой задачи я для них поставил запуск завода следующей весной, а за пуск его осенью посулил отдельные (и очень приличные) плюшки. Что же касается строителей, то я сделал запрос в канцелярию Чернышёва на выделение саперного батальона и двух пехотных полков, и отдельно (властью, данной мне императором) распорядился окрестных крестьян на простые работы мобилизовать. Это было не особенно сложно, почти все окрестные деревни и села были казенными, а там народ понимал туго: задание руководства не выполнишь — пойдешь рекрутом в армию…

Ну а сам занимался в основном тем, что обучал молодых офицеров. Математике обучал и физике: тех знаний, которые они получали в военных училищах, для инженерной работы все же им не хватало. Хотя и моих знаний для такой работы было явно недостаточно, но тут уже инженеры нынешние «полировали» слушателей «инженерного училища». А вот училище железнодорожное приказом Бенкендорфа было переведено в Москву.

Ну а Маша — она ведь не была «королевских кровей», на самом деле она была всего лишь дочерью безземельного дворянина, содержащего семью «на одну зарплату» и это помогало ей общению с простым людом, поскольку себя она никогда не ставила выше их. То есть все же разница в положении ее и какой-нибудь деревенской девки была велика, но жена не считала это чем-то особенно важным — а потому (и, вероятно, со скуки) начала обучать обслуживающих нас девиц простым наукам. Сначала обучила всех грамоте, потом стала арифметике обучать, книжки их заставляла читать, стихи наизусть выучивать. А к осени тридцать седьмого вообще организовала в Подольске школу для девочек, и все девочки от семи до двенадцати лет в городе были обязаны эту школу посещать. В качестве приманки молодежи она постановила всех учениц кормить обедом бесплатно, так что и родители их особо возражать против обучения чад не стали.

Мы с Машей посидели, пообсуждали всякое — и составили программу обучения для первых четырех классов школы. И лично я не помнил, чтобы в числе предметов у меня в школе была музыка, но Маша настояла — и оказалось, что с учителями этой самой музыки в городе вообще проблем нет. То есть если есть деньги на зарплату таким учителям… учительницам: практически все жены работающих здесь специалистов сами музыке обучались в молодости и в принципе были не против знания свои применить, тем более получая за это какие-то деньги. Думаю, что хрен бы они где-либо еще возжелали (и даже за большие деньги) браться за обучение мужицких детей — но сейчас действительно религия играла огромную роль. А о том, что наш брак явилась благословить сама дева Мария, знали вообще все — и если Мария Давыдовна считает, что детей учить нужно, то наверняка же не сама она это придумала…