Утром стотысячная русская армия перестала существовать - две трети погибли, остальные сдались в плен.Полковник Вышеславцев и поручик Дольников, раненный в плечо, попали за решетку лагеря Штральзунд, расположенного на берегу Северного моря. Раньше они встречались редко - на военных советах да за обедом в Офицерском собрании. Ближе познакомиться мешала иерархическая табель о рангах. Теперь же они знали

друг о друге все, ибо вместе хлебали обед из оранжевой брюквы и картофеля, вместе спали, читали газеты, до хрипоты обсуждая шансы русской революции. Однажды в

их спор - дело происходило в столовой, где обычно перед сном собирались офицеры, - вклинился высокий поручик с тонким ртом и странными грустными глазами.

– Вы верите в революцию?
– спросил он, резко остановившись.

– Я ее не отрицаю, - сухо, ответил Дольников, не желавший продолжать разговор на столь щекотливую тему. Но грустному поручику, видимо, было плевать на

чужое настроение. Его мучила внутренняя боль, и ему хотелось ее выплеснуть.

– Объясните мне тогда, как вы представляете всеобщее избирательное право среди наших мужиков?

Вопрос был прямой, и на него надо было отвечать.

– Съезд русских землевладельцев объединил не только помещиков, но и мужиков, - проговорил Дольников, изрядно подумав.
– Ибо и те, и другие желали только

одного: чтобы при выборах в Государственную думу не просочились бы поляки и евреи.

– Евреи - опасный народ, - согласился поручик.
– Вечные и непримиримые враги самодержавия.

– Вы монархист?

Поручик откинул гордо посаженную голову.

– "Да, скифы - мы! Да, азиаты - мы, с раскосыми и жадными очами!.." Процитировав, сказал угрюмо: - Блок прав. Мы должны были сохранить наше грубое

язычество. Мы - варвары. Нам нужен деспот.

– Наполеон?

– Зачем нам Наполеон? Петр Великий... Разве не

личность?!

– А Ленин вас бы устроил?
– задал провокационный вопрос Дольников.

– Ленин?
– Поручик глубоко задумался.
– Если бы он мог сломать и разрушить все старое, очистить Россию от скверны, предрассудков, а для этого нужно немногое:

впасть в варварское состояние - самый чистый из источников, я бы, пожалуй, пошел за ним.

– Вы шутите?
– почти с ужасом спросил Дольников.

– Конечно, шучу.
– Поручик расхохотался.
– Спокойной ночи, господа.

– Кто это?
– спросил Вышеславцев, неприязненным

взглядом проводив долговязую фигуру.

– Тухачевский. Поручик Семеновского полка.

Через два дня Тухачевский совершил побег. Он надеялся добраться до моря, морем - в Швецию, а уж из Швеции - в Россию. Не вышло. Через три недели его схватил военный патруль.

Еще три раза бегал Тухачевский, и все три раза его ловили. И только пятый побег увенчался успехом - ушел...

Вышеславцеву и Дольникову повезло - ушли с перой попытки.

– Разрешите?

Вышеславцев убрал со лба пальцы, качнулся вперед,

и его жесткое, окаменевшее от мрачных раздумий лицо

судорожно дернулось, расслабилось в детской, беззащитной улыбке.

– Миша, ты?

– Я, Владимир Николаевич!
– Дольников шагнул

навстречу, но...

Вышеславцев уже взял себя в руки, вогнал чувства в привычные рамки офицерских отношении, проповедующих сдержанность, выдержку и спокойствие при любых обстоятельствах. Поэтому не бросился в объятия, как ожидал Дольников, отделался рукопожатием и, чтобы оправдать свое поведение, вытащил из-под стола и показал босые ноги.

– Извини... Со мной небольшой конфуз вышел.

– Понимаю, - сказал Дольников.
– Кто же с вами так глупо пошутил?

– Кто пошутил, того Федя уже шлепнул, но мне, как видишь, от этого не легче.

– У меня запасные есть. Могу выручить.

– Если это не противоречит вашему уставу, буду премного благодарен.

Дольников зарделся, пошел красными пятнами.

– Это не противоречит нашему уставу, - сказал он, нажимая на слово "нашему".
– И прошу: оставьте иронию. Я еще не высказался.

Вышеславцев нервно пригладил ладонью волосы.

– Чувствую, интересный разговор получится. Есть хочешь?

– Не откажусь.

В комнату бесшумно вошел Федя, поздоровался, поставил перед Вышеславцевым надраенные до блеска сапоги.

– Вот, значит, полный порядок, - забубнил виновато.
– Почистил, посушил, смазал.

Вышеславцев недоверчиво хмыкнул, приподнял их за лямки, повертел, понюхал и, подумав, натянул сперва правый сапог, а затем - левый. Встал, прошелся, поскрипывая половицами, надел китель и... Федя мгновенно вытянулся: до жути грозно и сурово выглядел командир в военной форме.